Может, кто-нибудь знает такие сказки, которые будто душу ласково приглаживают? Давайте их соберем здесь. Вот, к примеру, одна такая сказка.
КОТ И АНГЕЛ (СКАЗКА)
– Мир тебе, – ласково сказал Ангел, присаживаясь рядом с Котом на толстую ветку и стряхивая с неё снег.
– Привет, – Кот приоткрыл зелёный глаз, лениво оглядел Ангела и отвернулся.
Ангел спрятал под крыльями босые ноги и посмотрел вниз. Под ними лежал белый двор, полный смеха, визга, летающих снежков и скрипа шагов.
– Высоко ты забрался, – сказал Ангел, оценивая расстояние до земли.
– Зато сюда даже Сашкин снежок не долетит.
Ангел понимающе кивнул и подобрал опущенные крылья. Помолчали.
– А ты что, за моей старушкой явился? – не поворачивая головы, спросил Кот. Голос его был такой же ленивый, но Ангел сразу увидел, как сгустилась вокруг него боль и тревога.
– Нет, я ни за кем.
– А! – Облачко тревоги поредело. – Она каждый день говорит, что скоро Ангел её заберёт, - счёл нужным объяснить Кот. – Видно, другой прилетит…
Опять помолчали. Но, видимо, Кота всё же беспокоило присутствие Ангела, и он как можно равнодушнее спросил:
– А ты сюда зачем?
– Да так, отдохнуть присел. Парнишку одного в вашем городе от него же самого спасал. Ох, и трудная это работа! Теперь домой лечу.
– Так ты, это… и от болезни можешь?
– Смотря какая болезнь. Но многое могу. Хранитель я.
– Так чего же ты тут расселся?! – взревел вдруг Кот. – А ну пошли!
И он рыжим вихрем слетел на землю. Ангел тихо приземлился рядом.
Старушка была такая худенькая, что Ангел не сразу разглядел её среди белых подушек. Глаза старушки были закрыты, а грудь ходила ходуном, заполняя всю комнату хрипом, свистом и всхлипами. Ангел наклонился над нею, положил на грудь белые крылья и стал что-то шептать – ласково и тихо.
Пока он так стоял, Кот подбросил в печку дров, подвинул на плиту остывший чайник и поставил большую кружку с молоком, сыпанув в неё какой-то травы – готовил питьё для хозяйки.
Когда Ангел разогнулся, дыхание старушки было ровным и тихим, впалые щёки порозовели.
– Пусть поспит, – сказал он Коту. – Ослабла она сильно.
Кот отвернулся и быстро вытер глаза.
Старушка спала, а Кот и Ангел пили чай, и Кот всё подливал в свой чай сливки, а Ангел улыбался, глядя на него.
– Я, наверное, останусь пока у вас, - сказал он, размешивая мёд, - Пока Михайловна не встанет.
– А ты откуда знаешь, что она Михайловна?
– Я же Ангел. Я и то знаю, что тебя Чарликом зовут.
– Значит, вроде познакомились, – хмыкнул Кот. – А тебя как величать?
– А у нас имён нет. Просто Ангел.
Кот молча подвинул ему сливки и прихлебнул из кружки.
Тикали над столом ходики, трещали в печке дрова, за окном усиливался ветер.
– Вот ты спрашивал, зачем я высоко залез, – усмехнулся вдруг Кот. – Выходит, тебя ждал. – И задумчиво добавил, прислушиваясь к ветру: – Носки тебе связать надо. Что ж ты босиком-то по снегу?..
Сказки для души.
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Сказки для души.
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Re: Сказки для души.
Вот еще сказка-быль, рассказанная сибирском.
Орфографию я не поправляла (может, и лучше, что быстрота чтения сбивается).
☦ ХРИСТОС В ГОСТЯХ У МУЖИКА
Рождественский рассказ
Посвящается христианским детям
Настоящий рассказ о том, как сам Христос приходил на Рождество к мужику в гости и чему его выучил, -- я слышал от одного старого сибиряка, которому это событие было близкоизвестно. Что он мне рассказывал, то я и передам его же словами.
* * *
Наше место поселенное, но хорошее, торговое место. Отец мой в нашу сторону прибыл за крепостное время и России, а я тут и родился. Имели достатки по своему положению довольные и теперь не бедствуем. Веру держим простую, русскую*. Отец был начитан и меня к чтению приохотил. Который человек науку любил, тот был мне первый друг, и я готов был за него в огонь и в воду. И вот послал мне один раз Господь в утешение приятеля Тимофея Осиповича, про которого я и хочу вам рассказать, как с ним чудо было. (* То есть герой принадлежит к староверам.) Тимофей Осипов прибыл к нам в молодых годах. Мне было тогда восемнадцать лет, а ему, может быть, с чем-нибудь за двадцать. Поведения Тимоша был самого непостыдного. Зачто он прибыл по суду на поселение -- об этом по нашему положению, щадя человека, не расспрашивают, но слышно было, что его дядя обидел. Опекуном был в его сиротство да и растратил, или взял, почти все его наследство. А Тимофей; Осипов за то время был по молодым годам нетерпеливый, вышла у них с дядей ссора, и ударил он дядю оружием. Помилосердию создателя, грех сего безумия не до конца совершился -- Тимофей только ранил дядю в руку насквозь. По молодости Тимофея большего наказания ему не было, как из первогильдейных купцов сослан он к нам на поселение. Именье Тимошино хотя девять частей было разграблено, но, однако, и с десятою частью еще жить было можно. Он у нас построил дом и стал жить, но в душе у него обида кипела, и долго он от всех сторонился. Сидел всегда дома, и батрак да батрачка только его и видели, а дома он все книги читал, и самые божественные. Наконец мы с ним познакомились, именно из-за книг, и я начал к нему ходить, а он меня принимал с охотою. Пришли мы друг другу по сердцу.
* * *
Родители мои попервоначалу не очень меня к нему пускали. Он им мудрен казался. Говорили: "Неизвестно, какой он такой и зачем ото всех прячется. Как бы чему худому не научил". Но я, быв родительской воле покорен, правду им говорил, отцу и матери, что ничего худого от Тимофея не слышу, а занимаемся тем, что вместе книжки читаем и о вере говорим, как по святой воле Божией жить надо, чтобы образ создателя в себе не уронить и не обесславить. Меня стали пускать к Тимофею сидеть сколько угодно, и отец мой сам к нему сходил, а потом и Тимофей Осипов к нам пришел. Увидали мои старики, что он человек хороший, и полюбили его, и очень стали жалеть, что он часто сумрачный. Воспомнит свою обиду, или особенно если ему хоть одно слово про дядю его сказать, -- весь побледнеет и после ходит смутный и руки опустит. Тогда и читать не хочет, да и в глазах вместо всегдашней ласки -- гнев горит. Честности он был примерной и умница, а к делам за тоскою своею не брался. Но скуке его Господь скоро помог: пришла ему по сердцу моя сестра, он на ней женился и перестал скучать, а начал жить да поживать и добра наживать, и в десять лет стал у всех в виду как самый капитальный человек. Дом вывел, как хоромы хорошие; всем полно, всего вдоволь и от всех в уважении, и жена добрая, а дети здоровые. Чего еще надо? Кажется, все прошлое горе позабыть можно, но он, однако, все-таки помнил свою обиду, и один раз, когда мы с ним вдвоем в тележке ехали и говорили во всяком благодушии, я его спросил: -- Как, брат Тимоша, всем ли ты теперь доволен? -- В каком, -- спрашивает, -- это смысле? -- Имеешь ли все то, чего в своем месте лишился? А он сейчас весь побледнел и ни слова не ответил, только молча лошадью правил. Тогда я извинился. -- Ты, -- говорю, -- брат, меня прости, что я так спросил... Я думал, что лихое давно... минуло и позабылось. -- Нужды нет, -- отвечает, -- что оно давно... минуло -- оно минуло, да все-таки помнится... Мне его жаль стало, только не с той стороны, что он когда-нибудь больше имел, а что он в таком омрачении:Святое Писание знает и хорошо говорить о вере умеет, а к обиде такую прочную память хранит. Значит, его святое слово не пользует. Я и задумался, так как во всем его умнее себя почитал и от него думал добрым рассуждением пользоваться, а он зло помнит... Он это заметил и говорит: -- Что ты теперь думаешь? -- А так, -- говорю, -- думаю что попало. -- Нет: ты это обо мне думаешь. -- И о тебе думаю. -- Что же ты обо мне, как понимаешь? -- Ты, мол, не сердись, я вот что про тебя подумал. Писание ты знаешь, а сердце твое гневно и Богу не покоряется. Есть ли тебе через это какая польза в Писании? Тимофей не осерчал, но только грустно омрачился и лице и отвечает: --Ты святое слово проводить не сведущ. -- Это, -- говорю, -- твоя правда, я не сведущ. -- Не сведущ, -- говорит, -- ты и в том, какие на свете обиды есть. Я и в этом на его сдание* согласился, а он стал говорить, что есть таковые оскорбления, коих стерпеть нельзя, -- и рассказал мне, что он не за деньги на дядю своего столь гневен, а за другое, чего забыть нельзя. (* Сдание -- ответ, возражение.) -- Век бы про это молчать хотел, но ныне тебе, -- говорит, -- как другу моему откроюсь. Я говорю: -- Если это тебе может стать на пользу -- откройся. И он открыл мне, что дядя смертно огорчил его отца, свел горем в могилу его мать, оклеветал его самого и при старости своих лет улестил и угрозами понудил одних людей выдать за него, за старика, молодую девушку, которую Тимоша с детства любил и всегда себе в жену взять располагал. -- Разве, -- говорит, -- все это можно простить? Я его в жизнь не прощу. -- Ну да, -- отвечаю, -- обида твоя велика, это правда, а что Святое Писание тебя не пользует, и то не ложь. А он мне опять напоминает, что я слабже его в Писании, и начинает доводить, как в Ветхом Завете святые мужи сами беззаконников не щадили*и даже своими руками заклали. Хотел он, бедняк, этим совесть свою передо мной оправдать. (* См.: Евангелие. Деяния Святых апостолов, 2:23.) А я по простоте своей ответил ему просто. -- Тимоша, -- говорю, -- ты умник, ты начитан и все знаешь, и я против тебя по Писанию отвечать не могу. Я что и читал, откроюсь тебе, не все разумею, поелику я человек грешный и ум имею тесный. Однако скажу тебе: в Ветхом Завете все ветхое и как-то рябит в уме двойственно, а в Новом -- яснее стоит. Там надо всем блистает. "Возлюби, да прости"*, и это всего дороже, как злат ключ, который всякий замок открывает. А в чем же прощать, неужели в некоей малой провинности, а не в самой большой вине? (* См.: Евангелие от Матфея, 5:44.) Он молчит. Тогда я положил в уме: "Господи! Не угодно ли воле Твоей через меня сказать слово душе брата моего?" И говорю, как Христа били, обижали, заплевали и так учредили, что одному Ему нигде места не было, а Он всех простил. -- Последуй, -- говорю, -- лучше сему, а не отомстительному обычаю. А он пошел приводить большие толкования, как кто писал, что иное простить яко бы все равно что зло приумножить. Я на это упровергать не мог, но сказал только: -- Я-то опасаюсь, что "многие книги безумным тя творят"*. Ты, -- говорю, -- ополчись на себя. Пока ты зло помнишь -- зло живо, -- а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покос жить станет. (* Цитата из Библии в древнерусском переводе (Екклезиаст, 12:12).) Тимофей выслушал меня и сильно сжал мне руку, но обширно говорить не стал, а сказал кратко: -- Не могу, оставь -- мне тяжело. Я оставил. Знал, что у него болит, и молчал, а время шло, и убыло еще шесть лет, и во все это время я за ним наблюдал и видел, что все он страдает и что если пустить его на всю свободу да если он достигнет где-нибудь своего дядю, -- забудет он все Писание и поработает сатане мстительному. Но в сердце своем я был покоен, потому что виделся мне тут перст божий. Стал уже он помалу показываться, ну так, верно, и всю руку увидим. Спасет Господь моего друга от греха гнева. Но произошло это весьма удивительно.
* * *
Теперь Тимофей был у нас в ссылке шестнадцатый год, и прошло уже пятнадцать лет, как он женат. Было ему, стало быть, лет тридцать семь или восемь, и имел он трех детей и жил прекрасно. Любил он особенно цветы розаны и имел их у себя много и на окнах, и в палисаднике. Все место перед домом было розанами покрыто, и через их запах был весь дом в благовонии. И была у Тимофея такая привычка, что, как близится солнце к закату, он непременно выходил в свой садик и сам охорашивал свои розаны и читал на скамеечке книгу. Больше, сколь мне известно, и то было, что он тут часто молился. Таким точно порядком пришел он раз сюда и взял с собою Евангелие. Пооглядел розаны, а потом присел, раскрыл книгу и стал читать. Читает, как Христос пришел в гости к фарисею* и Ему не подали даже воды, чтобы омыть ноги. И стало Тимофею нестерпимо обидно за Господа и жаль Его. Так жаль, что он заплакал о том, как этот богатый хозяин обошелся со святым гостем. Вот тут в эту самую минуту и случилося чуду начало, о котором Тимоша мне так говорил: -- Гляжу, -- говорит, -- вокруг себя и думаю: какое у меня всего изобилие и довольство, а Господь мой ходил в такой ценности и унижении... Инаполнились все глаза мои слезами и никак их сморгнуть не могу; и все вокруг меня стало розовое, даже самые мои слезы. Так, вроде забытья или обморока, и воскликнул я: "Господи! Если б ты ко мне пришел -- я бы тебе и себя самого отдал". (* См.: Евангелие от Луки, 7: 36,44.) А ему вдруг в ответ откуда-то, как в ветерке в розовом, дохнуло: -- Приду! Тимофей с трепетом прибежал ко мне и спрашивает: -- Как ты об этом понимаешь: неужели Господь ко мне может в гости прийти? Я отвечаю: -- Это, брат, сверх моего понимания. Как об этом, можно ли что усмотреть в Писании? А Тимофей говорит: В Писании есть: "Все тот же Христос ныне и вовеки"*, -- я не смею не верить. (* Евангелие. Послание к евреям Святого апостола Павла.) -- Что же, -- говорю, -- и верь. -- Я велю что день на столе ему прибор ставить. Я плечами пожал и отвечаю: -- Ты меня не спрашивай, смотри сам лучшее, что к его воле быть может угодное, а впрочем, я и в приборе ему обиды не считаю, но только не гордо ли это? -- Сказано, -- говорит, -- "сей грешники приемлет и с мытарями ест"*. (* См.: Евангелие от Матфея, 9 : 11, от Марка, 2 : 16, от Луки, 5:30.) -- А и то, -- отвечаю, -- сказано: "Господи! Я не достоин, чтобы ты взошел в дом мой"*. Мне и это нравится. (* Евангелие от Матфея, 8: 8.) Тимофей говорит: -- Ты не знаешь. -- Хорошо, будь по-твоему.
* * *
Тимофей велел жене с другого же дня ставить за столом лишнее место. Как садятся они за стол пять человек -- он,да жена, да трое ребятишек, -- всегда у них шестое место и конце стола почетное, и перед ним большое кресло. Жена любопытствовала: что это, к чему и для кого? Но Тимофей ей не все открывал. Жене и другим он говорилтолько, что так надо по его душевному обещанию "для первого гостя", а настоящего, кроме его да меня, никто не знал. Ждал Тимофей Спасителя на другой день после слова и розовом садике, ждал в третий день, потом в первое воскресенье -- но ожидания эти были без исполнения. Долгодневны и еще были его ожидания: на всякий праздник Тимофей все ждал Христа в гости и истомился тревогою, но не ослабевал в уповании, что Господь свое обещание сдержит -- придет. Открыл мне Тимофей так, что "всякий день, говорит, я молю: "Ей, гряди, Господи!" -- и ожидаю, но не слышу желанного ответа: "Ей, гряду скоро!""* (* Евангелие. Откровение Святого Иоанна Богослова, 22:20.) Разум мой недоумевал, что отвечать Тимофею, и часто я думал, что друг мой загордел и теперь за то путается в напрасном обольщении. Однако Божие смотрение о том было иначе.
* * *
Наступило Христово Рождество. Стояла лютая зима. Тимофей приходит ко мне на сочельник и говорит: -- Брат любезный, завтра я дождусь Господа. Я к этим речам давно был безответен, и тут только спросил: -- Какое же ты имеешь в этом уверение? -- Ныне, -- отвечает, -- только я помолил: "Ей, гряди, Господи!" -- как вся душа во мне всколыхнулася и в ней словно трубой вострубило: "Ей, гряду скоро!" Завтра его святоеРождество -- и не в сей ли день он пожалует? Приди ко мне со всеми родными, а то душа моя страхом трепещет. Я говорю: -- Тимоша! Знаешь ты, что я ни о чем этом судить не умею и Господа видеть не ожидаю, потому что я муж грешник, но ты нам свой человек -- мы к тебе придем. А ты если уповательно ждешь столь великого гостя, зови не своих друзей, а сделай ему угодное товарищество. -- Понимаю, -- отвечает, -- и сейчас пошлю услужающих у меня и сына моего обойти села и звать всех ссыльных -- кто в нужде и в бедствии. Явит Господь дивную милость -- пожалует, так встретит все по заповеди. Мне и это слово его тоже не нравилось. -- Тимофей, -- говорю, -- кто может учредить все по заповеди? Одно не разумеешь, другое забудешь, а третье исполнить не можешь. Однако если все это столь сильно "трубит" в душе твоей, то да будет так, как тебе открывается. Если Господь придет, он все, чего недостанет, пополнит, и если ты кого ему надо забудешь, он недостающего и сам приведет. Пришли мы в Рождество к Тимофею всей семьей, попозже, как ходят на званый стол. Так он звал, чтобы всех дождаться. Застали большие хоромы его полны людей всякого нашенского, сибирского, засыльного роду. Мужчины и женщины и детское поколение, всякого звания и из разных мест -- и российские, и поляки, и чухонской веры. Тимофей собрал всех бедных поселенцев, которые еще с прибытия не оправились на своем хозяйстве. Столы большие, крыты скатертями и всем, чем надобно. Батрачки бегают, квасы и чаши с пирогами расставляют. А на дворе уже смеркалося, да и ждать больше было некого: все послы домой возвратилися и гостям неоткуда больше быть, потому что на дворе поднялась мятель и вьюга, как светопреставление. Одного только гостя нет и нет -- который всех дороже. Надо было уже и огни зажигать да и за стол садиться, потому что совсем темно понадвинуло, и все мы ждем в сумраке при одном малом свете от лампад перед иконами. Тимофей ходил и сидел, и был, видно, в тяжкой тревоге. Все упование его поколебалось: теперь уже видное дело, что не бывать "великому гостю". Прошла еще минута, и Тимофей вздохнул, взглянул на меня с унылостью и говорит: -- Ну, брат милый, вижу я, что либо угодно Господу оставить меня в посмеянии, либо прав ты: не умел я собрать всех, кого надо, чтоб его встретить. Будь о всем воля Божия: помолимся и сядем за стол. Я отвечаю: -- Читай молитву. Он стал перед иконою и вслух зачитал: "Отче наш, иже еси на небеси", а потом: "Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите*, Христос на земли..." (* Срящите -- встречайте.) И только он это слово вымолвил, как внезапно что-то так страшно ударило со двора в стену, что даже все зашаталось, а потом сразу же прошумел шум по широким сеням, и вдруг двери в горницу сами вскрылися настежь.
* * *
Все люди, сколько тут было, в неописанном страхе шарахнулись в один угол, а многие упали, и только кои всех смелее на двери смотрели. А в двери на пороге стоял старый-престарый старик, весь в худом рубище, дрожит и, чтобы не упасть, обеими руками за притолки держится; а из-за него из сеней, где темно было, -- неописанный розовый свет светит, и через плечо старика вперед в хоромину выходит белая, как из снега, рука, и в ней длинная глинянаяплошка с огнем -- такая, как на беседе Никодима пишется... Ветер с вьюгой с надворья рвет, а огня не колышет... И светит этот огонь старику в лицо и на руку, а на руке в глаза бросается заросший старый шрам, весь побелел от стужи. Тимофей как увидал это, вскричал: -- Господи! Вижду и приму его во имя твое, а ты сам не входи ко мне: я человек злой и грешный. -- Да с этим и поклонился лицом до земли. А с ним и я упал на землю от радости, что его настоящей христианской покорностью тронуло; и воскликнул всем вслух: -- Вонмем*: Христос среди нас! (* Вонмем -- слушайте (буквально: восслушаем).) А все отвечали: -- Аминь, -- то есть истинно.
* * *
Тут внесли огонь; я и Тимофей восклонились от полу, а белой руки уже не видать -- только один старик остался. Тимофей встал, взял его за обе руки и посадил на первое место. А кто он был, этот старик, может быть, вы и самидогадаетесь: это был враг Тимофея -- дядя, который всего его разорил. В кратких словах он сказал, что все у него прошло прахом: и семьи, и богатства он лишился, и ходил давно, чтобы отыскать племянника и просить у него прощения. И жаждал он этого, и боялся Тимофеева гнева, а в эту мятель сбился с пути и, замерзая, чаял смерти единой. -- Но вдруг, -- говорит, -- кто-тоневедомый осиял меня и сказал: "Иди, согрейся на моем месте и поешь из моей чаши", взял меня за обе руки, и я стал здесь, сам не знаю отколе. А Тимофей при всех отвечал: -- Я, дядя, твоего провожатого ведаю: это Господь, который сказал: "Аще алчет враг твой -- ухлеби его, аще жаждет -- напой его"*. Сядь у меня на первом месте -- ешь и пей во славу его, и будь в дому моем во всей воле до конца жизни. (* Евангелие. Послание к римлянам Святого апостола Павла, 12:20.) С той поры старик так и остался у Тимофея и, умирая, благословил его, а Тимофей стал навсегда мирен в сердце своем.
* * *
Так научен был мужик устроить в сердце своем ясли для рожденного на земле Христа. И всякое сердце может быть такими яслями, если оно исполнило заповедь: "Любите врагов ваших, благотворите обидевшим вас"*. Христос придет в это сердце, как в убранную горницу, и сотворит себе там обитель.
(* Из заповедей Христа, обращенных к апостолам и народу Иудеи (Евангелие от Матфея, 5:44, и от Луки, 6:27).)
Ей, гряди, Господи; ей, гряди скоро!
Аминь.
Орфографию я не поправляла (может, и лучше, что быстрота чтения сбивается).
☦ ХРИСТОС В ГОСТЯХ У МУЖИКА
Рождественский рассказ
Посвящается христианским детям
Настоящий рассказ о том, как сам Христос приходил на Рождество к мужику в гости и чему его выучил, -- я слышал от одного старого сибиряка, которому это событие было близкоизвестно. Что он мне рассказывал, то я и передам его же словами.
* * *
Наше место поселенное, но хорошее, торговое место. Отец мой в нашу сторону прибыл за крепостное время и России, а я тут и родился. Имели достатки по своему положению довольные и теперь не бедствуем. Веру держим простую, русскую*. Отец был начитан и меня к чтению приохотил. Который человек науку любил, тот был мне первый друг, и я готов был за него в огонь и в воду. И вот послал мне один раз Господь в утешение приятеля Тимофея Осиповича, про которого я и хочу вам рассказать, как с ним чудо было. (* То есть герой принадлежит к староверам.) Тимофей Осипов прибыл к нам в молодых годах. Мне было тогда восемнадцать лет, а ему, может быть, с чем-нибудь за двадцать. Поведения Тимоша был самого непостыдного. Зачто он прибыл по суду на поселение -- об этом по нашему положению, щадя человека, не расспрашивают, но слышно было, что его дядя обидел. Опекуном был в его сиротство да и растратил, или взял, почти все его наследство. А Тимофей; Осипов за то время был по молодым годам нетерпеливый, вышла у них с дядей ссора, и ударил он дядю оружием. Помилосердию создателя, грех сего безумия не до конца совершился -- Тимофей только ранил дядю в руку насквозь. По молодости Тимофея большего наказания ему не было, как из первогильдейных купцов сослан он к нам на поселение. Именье Тимошино хотя девять частей было разграблено, но, однако, и с десятою частью еще жить было можно. Он у нас построил дом и стал жить, но в душе у него обида кипела, и долго он от всех сторонился. Сидел всегда дома, и батрак да батрачка только его и видели, а дома он все книги читал, и самые божественные. Наконец мы с ним познакомились, именно из-за книг, и я начал к нему ходить, а он меня принимал с охотою. Пришли мы друг другу по сердцу.
* * *
Родители мои попервоначалу не очень меня к нему пускали. Он им мудрен казался. Говорили: "Неизвестно, какой он такой и зачем ото всех прячется. Как бы чему худому не научил". Но я, быв родительской воле покорен, правду им говорил, отцу и матери, что ничего худого от Тимофея не слышу, а занимаемся тем, что вместе книжки читаем и о вере говорим, как по святой воле Божией жить надо, чтобы образ создателя в себе не уронить и не обесславить. Меня стали пускать к Тимофею сидеть сколько угодно, и отец мой сам к нему сходил, а потом и Тимофей Осипов к нам пришел. Увидали мои старики, что он человек хороший, и полюбили его, и очень стали жалеть, что он часто сумрачный. Воспомнит свою обиду, или особенно если ему хоть одно слово про дядю его сказать, -- весь побледнеет и после ходит смутный и руки опустит. Тогда и читать не хочет, да и в глазах вместо всегдашней ласки -- гнев горит. Честности он был примерной и умница, а к делам за тоскою своею не брался. Но скуке его Господь скоро помог: пришла ему по сердцу моя сестра, он на ней женился и перестал скучать, а начал жить да поживать и добра наживать, и в десять лет стал у всех в виду как самый капитальный человек. Дом вывел, как хоромы хорошие; всем полно, всего вдоволь и от всех в уважении, и жена добрая, а дети здоровые. Чего еще надо? Кажется, все прошлое горе позабыть можно, но он, однако, все-таки помнил свою обиду, и один раз, когда мы с ним вдвоем в тележке ехали и говорили во всяком благодушии, я его спросил: -- Как, брат Тимоша, всем ли ты теперь доволен? -- В каком, -- спрашивает, -- это смысле? -- Имеешь ли все то, чего в своем месте лишился? А он сейчас весь побледнел и ни слова не ответил, только молча лошадью правил. Тогда я извинился. -- Ты, -- говорю, -- брат, меня прости, что я так спросил... Я думал, что лихое давно... минуло и позабылось. -- Нужды нет, -- отвечает, -- что оно давно... минуло -- оно минуло, да все-таки помнится... Мне его жаль стало, только не с той стороны, что он когда-нибудь больше имел, а что он в таком омрачении:Святое Писание знает и хорошо говорить о вере умеет, а к обиде такую прочную память хранит. Значит, его святое слово не пользует. Я и задумался, так как во всем его умнее себя почитал и от него думал добрым рассуждением пользоваться, а он зло помнит... Он это заметил и говорит: -- Что ты теперь думаешь? -- А так, -- говорю, -- думаю что попало. -- Нет: ты это обо мне думаешь. -- И о тебе думаю. -- Что же ты обо мне, как понимаешь? -- Ты, мол, не сердись, я вот что про тебя подумал. Писание ты знаешь, а сердце твое гневно и Богу не покоряется. Есть ли тебе через это какая польза в Писании? Тимофей не осерчал, но только грустно омрачился и лице и отвечает: --Ты святое слово проводить не сведущ. -- Это, -- говорю, -- твоя правда, я не сведущ. -- Не сведущ, -- говорит, -- ты и в том, какие на свете обиды есть. Я и в этом на его сдание* согласился, а он стал говорить, что есть таковые оскорбления, коих стерпеть нельзя, -- и рассказал мне, что он не за деньги на дядю своего столь гневен, а за другое, чего забыть нельзя. (* Сдание -- ответ, возражение.) -- Век бы про это молчать хотел, но ныне тебе, -- говорит, -- как другу моему откроюсь. Я говорю: -- Если это тебе может стать на пользу -- откройся. И он открыл мне, что дядя смертно огорчил его отца, свел горем в могилу его мать, оклеветал его самого и при старости своих лет улестил и угрозами понудил одних людей выдать за него, за старика, молодую девушку, которую Тимоша с детства любил и всегда себе в жену взять располагал. -- Разве, -- говорит, -- все это можно простить? Я его в жизнь не прощу. -- Ну да, -- отвечаю, -- обида твоя велика, это правда, а что Святое Писание тебя не пользует, и то не ложь. А он мне опять напоминает, что я слабже его в Писании, и начинает доводить, как в Ветхом Завете святые мужи сами беззаконников не щадили*и даже своими руками заклали. Хотел он, бедняк, этим совесть свою передо мной оправдать. (* См.: Евангелие. Деяния Святых апостолов, 2:23.) А я по простоте своей ответил ему просто. -- Тимоша, -- говорю, -- ты умник, ты начитан и все знаешь, и я против тебя по Писанию отвечать не могу. Я что и читал, откроюсь тебе, не все разумею, поелику я человек грешный и ум имею тесный. Однако скажу тебе: в Ветхом Завете все ветхое и как-то рябит в уме двойственно, а в Новом -- яснее стоит. Там надо всем блистает. "Возлюби, да прости"*, и это всего дороже, как злат ключ, который всякий замок открывает. А в чем же прощать, неужели в некоей малой провинности, а не в самой большой вине? (* См.: Евангелие от Матфея, 5:44.) Он молчит. Тогда я положил в уме: "Господи! Не угодно ли воле Твоей через меня сказать слово душе брата моего?" И говорю, как Христа били, обижали, заплевали и так учредили, что одному Ему нигде места не было, а Он всех простил. -- Последуй, -- говорю, -- лучше сему, а не отомстительному обычаю. А он пошел приводить большие толкования, как кто писал, что иное простить яко бы все равно что зло приумножить. Я на это упровергать не мог, но сказал только: -- Я-то опасаюсь, что "многие книги безумным тя творят"*. Ты, -- говорю, -- ополчись на себя. Пока ты зло помнишь -- зло живо, -- а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покос жить станет. (* Цитата из Библии в древнерусском переводе (Екклезиаст, 12:12).) Тимофей выслушал меня и сильно сжал мне руку, но обширно говорить не стал, а сказал кратко: -- Не могу, оставь -- мне тяжело. Я оставил. Знал, что у него болит, и молчал, а время шло, и убыло еще шесть лет, и во все это время я за ним наблюдал и видел, что все он страдает и что если пустить его на всю свободу да если он достигнет где-нибудь своего дядю, -- забудет он все Писание и поработает сатане мстительному. Но в сердце своем я был покоен, потому что виделся мне тут перст божий. Стал уже он помалу показываться, ну так, верно, и всю руку увидим. Спасет Господь моего друга от греха гнева. Но произошло это весьма удивительно.
* * *
Теперь Тимофей был у нас в ссылке шестнадцатый год, и прошло уже пятнадцать лет, как он женат. Было ему, стало быть, лет тридцать семь или восемь, и имел он трех детей и жил прекрасно. Любил он особенно цветы розаны и имел их у себя много и на окнах, и в палисаднике. Все место перед домом было розанами покрыто, и через их запах был весь дом в благовонии. И была у Тимофея такая привычка, что, как близится солнце к закату, он непременно выходил в свой садик и сам охорашивал свои розаны и читал на скамеечке книгу. Больше, сколь мне известно, и то было, что он тут часто молился. Таким точно порядком пришел он раз сюда и взял с собою Евангелие. Пооглядел розаны, а потом присел, раскрыл книгу и стал читать. Читает, как Христос пришел в гости к фарисею* и Ему не подали даже воды, чтобы омыть ноги. И стало Тимофею нестерпимо обидно за Господа и жаль Его. Так жаль, что он заплакал о том, как этот богатый хозяин обошелся со святым гостем. Вот тут в эту самую минуту и случилося чуду начало, о котором Тимоша мне так говорил: -- Гляжу, -- говорит, -- вокруг себя и думаю: какое у меня всего изобилие и довольство, а Господь мой ходил в такой ценности и унижении... Инаполнились все глаза мои слезами и никак их сморгнуть не могу; и все вокруг меня стало розовое, даже самые мои слезы. Так, вроде забытья или обморока, и воскликнул я: "Господи! Если б ты ко мне пришел -- я бы тебе и себя самого отдал". (* См.: Евангелие от Луки, 7: 36,44.) А ему вдруг в ответ откуда-то, как в ветерке в розовом, дохнуло: -- Приду! Тимофей с трепетом прибежал ко мне и спрашивает: -- Как ты об этом понимаешь: неужели Господь ко мне может в гости прийти? Я отвечаю: -- Это, брат, сверх моего понимания. Как об этом, можно ли что усмотреть в Писании? А Тимофей говорит: В Писании есть: "Все тот же Христос ныне и вовеки"*, -- я не смею не верить. (* Евангелие. Послание к евреям Святого апостола Павла.) -- Что же, -- говорю, -- и верь. -- Я велю что день на столе ему прибор ставить. Я плечами пожал и отвечаю: -- Ты меня не спрашивай, смотри сам лучшее, что к его воле быть может угодное, а впрочем, я и в приборе ему обиды не считаю, но только не гордо ли это? -- Сказано, -- говорит, -- "сей грешники приемлет и с мытарями ест"*. (* См.: Евангелие от Матфея, 9 : 11, от Марка, 2 : 16, от Луки, 5:30.) -- А и то, -- отвечаю, -- сказано: "Господи! Я не достоин, чтобы ты взошел в дом мой"*. Мне и это нравится. (* Евангелие от Матфея, 8: 8.) Тимофей говорит: -- Ты не знаешь. -- Хорошо, будь по-твоему.
* * *
Тимофей велел жене с другого же дня ставить за столом лишнее место. Как садятся они за стол пять человек -- он,да жена, да трое ребятишек, -- всегда у них шестое место и конце стола почетное, и перед ним большое кресло. Жена любопытствовала: что это, к чему и для кого? Но Тимофей ей не все открывал. Жене и другим он говорилтолько, что так надо по его душевному обещанию "для первого гостя", а настоящего, кроме его да меня, никто не знал. Ждал Тимофей Спасителя на другой день после слова и розовом садике, ждал в третий день, потом в первое воскресенье -- но ожидания эти были без исполнения. Долгодневны и еще были его ожидания: на всякий праздник Тимофей все ждал Христа в гости и истомился тревогою, но не ослабевал в уповании, что Господь свое обещание сдержит -- придет. Открыл мне Тимофей так, что "всякий день, говорит, я молю: "Ей, гряди, Господи!" -- и ожидаю, но не слышу желанного ответа: "Ей, гряду скоро!""* (* Евангелие. Откровение Святого Иоанна Богослова, 22:20.) Разум мой недоумевал, что отвечать Тимофею, и часто я думал, что друг мой загордел и теперь за то путается в напрасном обольщении. Однако Божие смотрение о том было иначе.
* * *
Наступило Христово Рождество. Стояла лютая зима. Тимофей приходит ко мне на сочельник и говорит: -- Брат любезный, завтра я дождусь Господа. Я к этим речам давно был безответен, и тут только спросил: -- Какое же ты имеешь в этом уверение? -- Ныне, -- отвечает, -- только я помолил: "Ей, гряди, Господи!" -- как вся душа во мне всколыхнулася и в ней словно трубой вострубило: "Ей, гряду скоро!" Завтра его святоеРождество -- и не в сей ли день он пожалует? Приди ко мне со всеми родными, а то душа моя страхом трепещет. Я говорю: -- Тимоша! Знаешь ты, что я ни о чем этом судить не умею и Господа видеть не ожидаю, потому что я муж грешник, но ты нам свой человек -- мы к тебе придем. А ты если уповательно ждешь столь великого гостя, зови не своих друзей, а сделай ему угодное товарищество. -- Понимаю, -- отвечает, -- и сейчас пошлю услужающих у меня и сына моего обойти села и звать всех ссыльных -- кто в нужде и в бедствии. Явит Господь дивную милость -- пожалует, так встретит все по заповеди. Мне и это слово его тоже не нравилось. -- Тимофей, -- говорю, -- кто может учредить все по заповеди? Одно не разумеешь, другое забудешь, а третье исполнить не можешь. Однако если все это столь сильно "трубит" в душе твоей, то да будет так, как тебе открывается. Если Господь придет, он все, чего недостанет, пополнит, и если ты кого ему надо забудешь, он недостающего и сам приведет. Пришли мы в Рождество к Тимофею всей семьей, попозже, как ходят на званый стол. Так он звал, чтобы всех дождаться. Застали большие хоромы его полны людей всякого нашенского, сибирского, засыльного роду. Мужчины и женщины и детское поколение, всякого звания и из разных мест -- и российские, и поляки, и чухонской веры. Тимофей собрал всех бедных поселенцев, которые еще с прибытия не оправились на своем хозяйстве. Столы большие, крыты скатертями и всем, чем надобно. Батрачки бегают, квасы и чаши с пирогами расставляют. А на дворе уже смеркалося, да и ждать больше было некого: все послы домой возвратилися и гостям неоткуда больше быть, потому что на дворе поднялась мятель и вьюга, как светопреставление. Одного только гостя нет и нет -- который всех дороже. Надо было уже и огни зажигать да и за стол садиться, потому что совсем темно понадвинуло, и все мы ждем в сумраке при одном малом свете от лампад перед иконами. Тимофей ходил и сидел, и был, видно, в тяжкой тревоге. Все упование его поколебалось: теперь уже видное дело, что не бывать "великому гостю". Прошла еще минута, и Тимофей вздохнул, взглянул на меня с унылостью и говорит: -- Ну, брат милый, вижу я, что либо угодно Господу оставить меня в посмеянии, либо прав ты: не умел я собрать всех, кого надо, чтоб его встретить. Будь о всем воля Божия: помолимся и сядем за стол. Я отвечаю: -- Читай молитву. Он стал перед иконою и вслух зачитал: "Отче наш, иже еси на небеси", а потом: "Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите*, Христос на земли..." (* Срящите -- встречайте.) И только он это слово вымолвил, как внезапно что-то так страшно ударило со двора в стену, что даже все зашаталось, а потом сразу же прошумел шум по широким сеням, и вдруг двери в горницу сами вскрылися настежь.
* * *
Все люди, сколько тут было, в неописанном страхе шарахнулись в один угол, а многие упали, и только кои всех смелее на двери смотрели. А в двери на пороге стоял старый-престарый старик, весь в худом рубище, дрожит и, чтобы не упасть, обеими руками за притолки держится; а из-за него из сеней, где темно было, -- неописанный розовый свет светит, и через плечо старика вперед в хоромину выходит белая, как из снега, рука, и в ней длинная глинянаяплошка с огнем -- такая, как на беседе Никодима пишется... Ветер с вьюгой с надворья рвет, а огня не колышет... И светит этот огонь старику в лицо и на руку, а на руке в глаза бросается заросший старый шрам, весь побелел от стужи. Тимофей как увидал это, вскричал: -- Господи! Вижду и приму его во имя твое, а ты сам не входи ко мне: я человек злой и грешный. -- Да с этим и поклонился лицом до земли. А с ним и я упал на землю от радости, что его настоящей христианской покорностью тронуло; и воскликнул всем вслух: -- Вонмем*: Христос среди нас! (* Вонмем -- слушайте (буквально: восслушаем).) А все отвечали: -- Аминь, -- то есть истинно.
* * *
Тут внесли огонь; я и Тимофей восклонились от полу, а белой руки уже не видать -- только один старик остался. Тимофей встал, взял его за обе руки и посадил на первое место. А кто он был, этот старик, может быть, вы и самидогадаетесь: это был враг Тимофея -- дядя, который всего его разорил. В кратких словах он сказал, что все у него прошло прахом: и семьи, и богатства он лишился, и ходил давно, чтобы отыскать племянника и просить у него прощения. И жаждал он этого, и боялся Тимофеева гнева, а в эту мятель сбился с пути и, замерзая, чаял смерти единой. -- Но вдруг, -- говорит, -- кто-тоневедомый осиял меня и сказал: "Иди, согрейся на моем месте и поешь из моей чаши", взял меня за обе руки, и я стал здесь, сам не знаю отколе. А Тимофей при всех отвечал: -- Я, дядя, твоего провожатого ведаю: это Господь, который сказал: "Аще алчет враг твой -- ухлеби его, аще жаждет -- напой его"*. Сядь у меня на первом месте -- ешь и пей во славу его, и будь в дому моем во всей воле до конца жизни. (* Евангелие. Послание к римлянам Святого апостола Павла, 12:20.) С той поры старик так и остался у Тимофея и, умирая, благословил его, а Тимофей стал навсегда мирен в сердце своем.
* * *
Так научен был мужик устроить в сердце своем ясли для рожденного на земле Христа. И всякое сердце может быть такими яслями, если оно исполнило заповедь: "Любите врагов ваших, благотворите обидевшим вас"*. Христос придет в это сердце, как в убранную горницу, и сотворит себе там обитель.
(* Из заповедей Христа, обращенных к апостолам и народу Иудеи (Евангелие от Матфея, 5:44, и от Луки, 6:27).)
Ей, гряди, Господи; ей, гряди скоро!
Аминь.
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Re: Сказки для души.
Это, вроде и не сказка даже. Но в наше время такие случаи сказки напоминают. Да не так это и важно. Если в жизни чудеса сказочные происходят - это хорошо. Это прекрасно. В этом - Господь нам Себя показывает.
НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ (непридуманный рассказ).
У меня есть большой друг. Маша. Хотя мы одних лет, но она для меня как духовная мать, а я чувствую себя рядом с ней строптивой девчонкой. Как-то она зашла ко мне и озабоченно сказала:
— Нина в большом горе: муж попал под автобус и его в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Помолись о них, Верочка.
— Ну, Маша, — ответила я. — На мне грехов не перечесть. Разве будет Господь слушать такую молитвенницу?
— Будет! Ты сама знаешь, что неразумно говоришь. Я читаю замечательные записки Афонского старца Силуана, в которых он пишет, что Господь слышит молитву грешников, если они смиряют себя, и еще: когда Господь хочет кого-нибудь помиловать, то внушает другим желание молиться за того человека и помогает в этой молитве. Старец Силуан — наш современник, он умер в 1938 году. Все им написанное внушено Святым Духом.
От разговора с Машей мне стало стыдно, но не до молитвы было: я получила ответственную командировку и той же ночью выехала в Уфимскую область. Там, в небольшом провинциальном городке, я прожила зиму. Бытовые условия городка были трудные: электричество подавалось нерегулярно, воду брали из уличных колонок, отапливались дровами.
От этих неудобств я была избавлена, так как снимала комнату с полным обслуживанием, но жителям сочувствовала. Особенно жалела одну старушку, которая жила в соседнем доме.
Отправляясь по утрам на работу, я часто встречала ее в старом, много раз чиненном пальто и ветхом платочке на голове. Несмотря на нищенский костюм, старушка выглядела опрятной. Лицо у нее было интеллигентное, выражение замкнутое и робкое, глаза скорбные.
Обычно я встречала ее идущей от колонки с ведром воды, которое она несла, расплескивая и часто останавливаясь. В одну из таких встреч я взяла ведро из ее замерзших рук и донесла до дома. Она была этим удивлена и, церемонно раскланиваясь, благодарила. Так мы с ней познакомились, а в дальнейшем подружились.
Звали ее Екатерина Васильевна. В прошлом она была учительницей, имела семью, но все умерли, и осталась она одна с крошечной пенсией, большая часть которой уходила на оплату комнаты.
— И нигде хозяева не хотят меня долго держать, — грустно рассказывала Екатерина Васильевна. — Они привыкли, чтобы дешевая жиличка помогала им в хозяйстве или за ребенком смотрела, а я — слабая и старая, мне только бы себя обслужить. Вот подержат меня хозяева, подержат, да и сгоняют. И хожу я по городу, ищу дешевый уголочек, а уж купить себе что из одежды не могу, старое донашиваю, да его уже нет.
Когда окончилась моя командировка, и я сказала Екатерине Васильевне, что уезжаю, она загрустила:
— Вы для меня большой радостью были, — сказала она. — Мои старые друзья поумирали, новых из-за своей бедности приобретать не решаюсь и живу совсем одна. Тоскливо бывает до слез, а кругом — чужие и резкие люди. Я не могу, когда со мной грубо говорят, мне плакать хочется, и я больше молчу.
Я взяла у Екатерины Васильевны адрес и, приехав домой, послала ей вещевую посылку, а потом мы начали с ней переписываться.
Так длилось около трех лет. В продолжение этого времени Екатерина Васильевна несколько раз переходила от одних квартирных хозяев к другим. Каждый переезд был для нее тяжелым переживанием, и на ее письмах я видела следы упавших на строчки слез.
Ежемесячно я посылала ей небольшую сумму денег. Они были ей нужны до крайности. Но еще больше, чем деньгам, она радовалась нашей переписке. «Вы — мой бесценный друг, — писала она мне, — мой утешитель».
Я всегда старалась подбодрить и развеселить старушку, но одно письмо пришло от нее такое, что я растерялась. Новая хозяйка продержала, Екатерину Васильевну месяц и предложила немедленно освободить комнату, так как нашлись выгодные жильцы. К кому Екатерина Васильевна ни ходила в поисках комнаты, везде отказ. Что делать? Хозяйка гонит и грозит. Письмо было полно такого отчаяния, что я, никому не сказав ни слова, надела пальто и к «Нечаянной Радости».
Я так молилась о Екатерине Васильевне, так плакала, ощущая ее горе, как свое, что забыла все на свете, только одно я понимала: Царица Небесная меня слышит… За стеклом, за золотой ризой была Она, Сама, живая…
Домой я возвращалась успокоенная: появилось такое чувство, что все безысходное горе Екатерины Васильевны я передала в надежные руки. И еще вспомнилось мне, как Маша, со слов старца Силуана, учила меня молиться за других.
Вскоре я сильно заболела, но и больная вспоминала Екатерину Васильевну и молилась о ней.
Прошел месяц, здоровье мое шло на поправку, но я еще лежала в постели.
Как-то дочка подала мне свежую почту. Смотрю, среди полученных писем есть и от Екатерины Васильевны. Что-то пишет бедная старушка… Разрываю конверт и читаю:
«Дорогая моя Вера Аркадьевна! Произошло со мной такое, что до сих пор не могу очнуться.
Месяц тому назад подходит ко мне на улице знакомая учительница и спрашивает: «У вас сохранился ваш учительский диплом?» — «Сохранился», — говорю. «Возьмите его и скорей идите в горсовет, там уже давно всем учителям, у которых нет жилья, дают площадь. Боюсь только, как бы вы не опоздали».
Я взяла диплом, на который смотрела, как на ненужную уже мне бумажку, пошла и успела получить чудесную комнату. Я уже живу в ней! Соседи у меня — хорошие люди, которые относятся ко мне как к человеку, а не как к парии. Я будто вновь родилась на свет».
Прочитав письмо, я радостно перекрестилась, а потом взяла в руки принесенную мне Машей книгу старца Силуана и снова перечла:
«Когда приходит желание молиться за кого-либо, то это значит, что Сам Господь хочет помиловать ту душу и милостиво слушает твои молитвы».
НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ (непридуманный рассказ).
У меня есть большой друг. Маша. Хотя мы одних лет, но она для меня как духовная мать, а я чувствую себя рядом с ней строптивой девчонкой. Как-то она зашла ко мне и озабоченно сказала:
— Нина в большом горе: муж попал под автобус и его в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Помолись о них, Верочка.
— Ну, Маша, — ответила я. — На мне грехов не перечесть. Разве будет Господь слушать такую молитвенницу?
— Будет! Ты сама знаешь, что неразумно говоришь. Я читаю замечательные записки Афонского старца Силуана, в которых он пишет, что Господь слышит молитву грешников, если они смиряют себя, и еще: когда Господь хочет кого-нибудь помиловать, то внушает другим желание молиться за того человека и помогает в этой молитве. Старец Силуан — наш современник, он умер в 1938 году. Все им написанное внушено Святым Духом.
От разговора с Машей мне стало стыдно, но не до молитвы было: я получила ответственную командировку и той же ночью выехала в Уфимскую область. Там, в небольшом провинциальном городке, я прожила зиму. Бытовые условия городка были трудные: электричество подавалось нерегулярно, воду брали из уличных колонок, отапливались дровами.
От этих неудобств я была избавлена, так как снимала комнату с полным обслуживанием, но жителям сочувствовала. Особенно жалела одну старушку, которая жила в соседнем доме.
Отправляясь по утрам на работу, я часто встречала ее в старом, много раз чиненном пальто и ветхом платочке на голове. Несмотря на нищенский костюм, старушка выглядела опрятной. Лицо у нее было интеллигентное, выражение замкнутое и робкое, глаза скорбные.
Обычно я встречала ее идущей от колонки с ведром воды, которое она несла, расплескивая и часто останавливаясь. В одну из таких встреч я взяла ведро из ее замерзших рук и донесла до дома. Она была этим удивлена и, церемонно раскланиваясь, благодарила. Так мы с ней познакомились, а в дальнейшем подружились.
Звали ее Екатерина Васильевна. В прошлом она была учительницей, имела семью, но все умерли, и осталась она одна с крошечной пенсией, большая часть которой уходила на оплату комнаты.
— И нигде хозяева не хотят меня долго держать, — грустно рассказывала Екатерина Васильевна. — Они привыкли, чтобы дешевая жиличка помогала им в хозяйстве или за ребенком смотрела, а я — слабая и старая, мне только бы себя обслужить. Вот подержат меня хозяева, подержат, да и сгоняют. И хожу я по городу, ищу дешевый уголочек, а уж купить себе что из одежды не могу, старое донашиваю, да его уже нет.
Когда окончилась моя командировка, и я сказала Екатерине Васильевне, что уезжаю, она загрустила:
— Вы для меня большой радостью были, — сказала она. — Мои старые друзья поумирали, новых из-за своей бедности приобретать не решаюсь и живу совсем одна. Тоскливо бывает до слез, а кругом — чужие и резкие люди. Я не могу, когда со мной грубо говорят, мне плакать хочется, и я больше молчу.
Я взяла у Екатерины Васильевны адрес и, приехав домой, послала ей вещевую посылку, а потом мы начали с ней переписываться.
Так длилось около трех лет. В продолжение этого времени Екатерина Васильевна несколько раз переходила от одних квартирных хозяев к другим. Каждый переезд был для нее тяжелым переживанием, и на ее письмах я видела следы упавших на строчки слез.
Ежемесячно я посылала ей небольшую сумму денег. Они были ей нужны до крайности. Но еще больше, чем деньгам, она радовалась нашей переписке. «Вы — мой бесценный друг, — писала она мне, — мой утешитель».
Я всегда старалась подбодрить и развеселить старушку, но одно письмо пришло от нее такое, что я растерялась. Новая хозяйка продержала, Екатерину Васильевну месяц и предложила немедленно освободить комнату, так как нашлись выгодные жильцы. К кому Екатерина Васильевна ни ходила в поисках комнаты, везде отказ. Что делать? Хозяйка гонит и грозит. Письмо было полно такого отчаяния, что я, никому не сказав ни слова, надела пальто и к «Нечаянной Радости».
Я так молилась о Екатерине Васильевне, так плакала, ощущая ее горе, как свое, что забыла все на свете, только одно я понимала: Царица Небесная меня слышит… За стеклом, за золотой ризой была Она, Сама, живая…
Домой я возвращалась успокоенная: появилось такое чувство, что все безысходное горе Екатерины Васильевны я передала в надежные руки. И еще вспомнилось мне, как Маша, со слов старца Силуана, учила меня молиться за других.
Вскоре я сильно заболела, но и больная вспоминала Екатерину Васильевну и молилась о ней.
Прошел месяц, здоровье мое шло на поправку, но я еще лежала в постели.
Как-то дочка подала мне свежую почту. Смотрю, среди полученных писем есть и от Екатерины Васильевны. Что-то пишет бедная старушка… Разрываю конверт и читаю:
«Дорогая моя Вера Аркадьевна! Произошло со мной такое, что до сих пор не могу очнуться.
Месяц тому назад подходит ко мне на улице знакомая учительница и спрашивает: «У вас сохранился ваш учительский диплом?» — «Сохранился», — говорю. «Возьмите его и скорей идите в горсовет, там уже давно всем учителям, у которых нет жилья, дают площадь. Боюсь только, как бы вы не опоздали».
Я взяла диплом, на который смотрела, как на ненужную уже мне бумажку, пошла и успела получить чудесную комнату. Я уже живу в ней! Соседи у меня — хорошие люди, которые относятся ко мне как к человеку, а не как к парии. Я будто вновь родилась на свет».
Прочитав письмо, я радостно перекрестилась, а потом взяла в руки принесенную мне Машей книгу старца Силуана и снова перечла:
«Когда приходит желание молиться за кого-либо, то это значит, что Сам Господь хочет помиловать ту душу и милостиво слушает твои молитвы».
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Re: Сказки для души.
ПРО МАГИЮ
Алеша после школы ждет еду:
— Мама, а недоношенные дети нормальные?
— Конечно. Сейчас с этим нет проблем. Их выхаживают и потом с ними все в порядке. Внезапный вопрос… ???
— А почему тогда если тебе говорят «недоношенный», то это оскорбление?
— А поди знай. А почему «собака» — это оскорбление?
— Ну я же не недоношенный.
— Ты переношенный, если быть точным. Ну и что? Ты же и не собака. А ведь могут назвать.
— Так почему так называют?
— Слушай внимательно. Сейчас будет откровение. Запомни, даже если не поймешь. Готов?
— Да.
(Отложил телефон, воззрился)
— Это — магия.
— Да ладно. Ахалай-махалай.
— Нет. Слова — настоящая магия. Смотри. От того, что человека назовут скотом, у него не вырастут рога и копыта, но если он про магию ничего не смыслит, то вполне может начать вести себя по-скотски: обзываться в ответ, плевать и топать невидимыми копытами. Другой пример. Допустим, человека назвали ну….
— Дебилом.
— Отлично.
— Конченым.
— Конченым дебилом. Прекрасный пример. Что происходит?
— Ему обидно.
— Ему обидно. Ему плохо. Его плющит. Он часто дышит. Красный весь. А почему? Его кто-то бьет? Нет. Ему больно физически? Нет. Но он страдает. Почему? Это слово заставило его страдать. Разве это не магия? Слова имеют волшебную силу.
— Ругательные?
— Все. Но ругательные — особенно. Это типа черная магия. Работает сразу, но часто с побочкой.
— А обычные?
— Все слова — магия. Смотри. Третий пример. Ты приходишь в ресторан. Спрашиваешь, что дают на обед? А тебе официант говорит: стейк.
— Ну и нормально.
— Да. Теперь та же ситуация. Ты спрашиваешь: что на обед? А официант тебе: жаренный кусок дохлой коровы, убитой током на скотобойне.
— Что? Это я не закажу.
— Но это одно и то же. Одно и то же блюдо, названное разными словами. Но твоя реакция будет разной. Одно и то же. А реальность меняется. Магия?
— Да.
— Это азы. Там дальше много интересного. Слова — это сложная магия. Ешь свою отбивную.
— Ээээ… Кусок дох…
— Нет. Ешь отбивную. Сеанс экспериментальной магии закончен.
И съел.
Светлана Дорошева
Алеша после школы ждет еду:
— Мама, а недоношенные дети нормальные?
— Конечно. Сейчас с этим нет проблем. Их выхаживают и потом с ними все в порядке. Внезапный вопрос… ???
— А почему тогда если тебе говорят «недоношенный», то это оскорбление?
— А поди знай. А почему «собака» — это оскорбление?
— Ну я же не недоношенный.
— Ты переношенный, если быть точным. Ну и что? Ты же и не собака. А ведь могут назвать.
— Так почему так называют?
— Слушай внимательно. Сейчас будет откровение. Запомни, даже если не поймешь. Готов?
— Да.
(Отложил телефон, воззрился)
— Это — магия.
— Да ладно. Ахалай-махалай.
— Нет. Слова — настоящая магия. Смотри. От того, что человека назовут скотом, у него не вырастут рога и копыта, но если он про магию ничего не смыслит, то вполне может начать вести себя по-скотски: обзываться в ответ, плевать и топать невидимыми копытами. Другой пример. Допустим, человека назвали ну….
— Дебилом.
— Отлично.
— Конченым.
— Конченым дебилом. Прекрасный пример. Что происходит?
— Ему обидно.
— Ему обидно. Ему плохо. Его плющит. Он часто дышит. Красный весь. А почему? Его кто-то бьет? Нет. Ему больно физически? Нет. Но он страдает. Почему? Это слово заставило его страдать. Разве это не магия? Слова имеют волшебную силу.
— Ругательные?
— Все. Но ругательные — особенно. Это типа черная магия. Работает сразу, но часто с побочкой.
— А обычные?
— Все слова — магия. Смотри. Третий пример. Ты приходишь в ресторан. Спрашиваешь, что дают на обед? А тебе официант говорит: стейк.
— Ну и нормально.
— Да. Теперь та же ситуация. Ты спрашиваешь: что на обед? А официант тебе: жаренный кусок дохлой коровы, убитой током на скотобойне.
— Что? Это я не закажу.
— Но это одно и то же. Одно и то же блюдо, названное разными словами. Но твоя реакция будет разной. Одно и то же. А реальность меняется. Магия?
— Да.
— Это азы. Там дальше много интересного. Слова — это сложная магия. Ешь свою отбивную.
— Ээээ… Кусок дох…
— Нет. Ешь отбивную. Сеанс экспериментальной магии закончен.
И съел.
Светлана Дорошева
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
-
- Сообщения: 25
- Зарегистрирован: 05 сен 2018, 15:43
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Верю в Бога в душе
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
ЗВЕЗДА ТАЙНЫХ ЖЕЛАНИЙ
ЗВЕЗДА ТАЙНЫХ ЖЕЛАНИЙ
Жил-был на свете мальчик, у которого была короткая память. Он очень многое забывал. Оно только что произошло – а он уже забыл. Надо что-нибудь сделать – а он не помнит. И хорошее забывает, и плохое. Иногда даже жить забывает!
У него была хорошая, заботливая мама, которая напоминала ему, когда одеваться, когда завтракать, когда играть. Даже когда надо жизни радоваться – и то напоминать приходилось!
Очень беспокоилась мама за своего мальчика. Думала: вот вырастет он, и как будет жить с такой короткой памятью? Кто же ему на работе все напоминать будет – когда разговаривать, когда трудиться, а когда обедать? А когда свою семью заведет, детишек народит – кто ему напоминать будет, кто сыночек, а кто доченька, и когда у них дни рождения?
Вот мама спрашивает сына:
— Мальчик мой дорогой, ну как же ты без меня жить-то будешь?
А он ей отвечает:
— Зачем без тебя? Я всегда с тобой буду жить!
Мама ему:
— Нет, дорогой, так нельзя! Все мальчики когда-нибудь вырастают и становятся мужчинами.
А мальчик ей:
— А я тогда не буду расти! Я по-быстренькому поживу, немножко совсем, а потом умру.
Маму эти речи пугали: ей вовсе не хотелось, чтобы ее мальчик умирал. Ей хотелось, чтобы он жил долго и счастливо. Она его и убеждала, и уговаривала, и хвалила, в общем, по-всякому поддерживала – но все не так, все не впрок. Ведь у мальчика была короткая память! Она ему рассказывает, какое у него светлое будущее впереди, какой он хороший и умный, он послушает – глядь, а через полчаса уже все позабыл.
И однажды мамочка не выдержала. Поздно ночью, когда сыночек уснул, вышла она из дома, посмотрела на небо звездное и взмолилась:
— Если там кто-нибудь есть, откликнитесь! Расскажите мне, что происходит, почему у моего сынули память короткая?! Почему он жить не хочет, а хочет умереть??? Помогите хоть кто-нибудь, пожалуйста!!! Научите, как сыночку помочь, а я на все готова!!!
И такой силы и чистоты было ее намерение, что мигом оно до звезд долетело. И скатилась к ней с неба Дежурная Звезда. Если кто не знает, так Дежурные Звезды всегда на нас смотрят, желания наши улавливают. Если желание сильное и бескорыстное – Дежурная Звезда его улавливает и на помощь приходит.
— Здравствуй, женщина, чем могу тебе служить? – спросила Звезда.
— Сделай так, чтобы мой любимый сынок стал уверенным в себе, жизнерадостным и прогнал прочь все свои страхи. Вот и все, о чем прошу…
— Я этого сделать не могу, я – всего лишь Дежурная Звезда, — ответила ей Звезда. – Я не могу, а вот ты – можешь.
— А как? Каким путем? Я уже много чего пробовала, ничего не помогает.
— Есть один верный путь. Звезда Тайных Желаний называется. Только она находится По Ту Сторону Тьмы. Если не побоишься, ступишь на нее, пройдешь этот Путь от начала до конца – даст Бог, и ребенка излечишь, и сама успокоишься.
— Я согласна, согласна! – взволнованно закивала мамочка.
— Не торопись. Я должна предупредить, что там и страшно будет, и опасно. Придется тебе встретиться с Тьмой и преодолеть ее. А самое страшное – увидеть Голую Правду. Страшнее этого ничего не бывает.
— Но я… А я смогу? – засомневалась мамочка. – Я же никогда звездными путями не ходила…
- А вот решать надо прямо сейчас, — сказала Звезда. – В следующий раз твой зов может просто не долететь до Неба. А если у тебя сомнения есть – лучше и не пробовать. Одолеть этот Путь не просто. Если в тебе веры нет – погибнешь, разобьешься.
Мамочка прислушалась к себе и твердо ответила:
- Есть. Есть у меня вера! И все я готова ради моего сыночка вытерпеть и вынести, любой дорогой пройти. И даже эту вашу Голую Правду увидеть – тоже не побоюсь! Одно только тревожит: как же сынуля тут без меня, у него же больше нет никого…
- А сынок твой спать будет, пока ты не вернешься.
- А если я никогда не вернусь? Он же погибнет!
- А он так и так погибнет, — сказала Дежурная Звезда. – Что с тобой, что без тебя – жить-то он все равно не хочет. Так что решай!
- Я готова, — решилась мамочка. – Будь что будет, а я хотя бы попытаюсь.
Дежурная Звезда подставила ей лучик, мамочка ступила на него – и Звезда стремительно вознесла ее на небо, к тому месту, где кончается Свет и начинается Тьма. Там горела тусклым светом одинокая Звезда.
— Это Звезда Тайных Желаний, — на прощание сообщила мамочке ее провожатая. – Первая звезда по Ту Сторону Тьмы. Ну, я возвращаюсь на дежурство, а ты теперь дальше – сама.
— Спасибо! – успела крикнуть ей мамочка и огляделась. Она была на странной звезде. Здесь все было усыпано-усеяно какими-то обломками, обрывками, странными незаконченными конструкциями… Наверное, так выглядели недодуманные до конца или несбывшиеся желания. Но невдалеке она заметила вполне узнаваемое строение – телефонную будку. К ней она и двинулась, осторожно обходя острые предметы, ямы и нагромождения.
Телефонная будка была ничего себе, очень даже современная. И телефон имелся, и трубка не была оторвана. Только на диске не было цифр – гладкий и блестящий. И как по нему звонить? И кому, главное? И тут этот самый телефон зазвонил. Мамочка вздрогнула от неожиданности и огляделась – вроде бы как никого живого в окрестностях не наблюдалось. И тогда она с опаской сняла трубку и сказала: «Алло…»
— Назовите причину прибытия! – приказал механический голос из трубки.
— Здравствуйте, меня зовут…
- Назовите причину прибытия…
- Понимаете, у меня сын…
— Назовите причину прибытия…
— Мой мальчик не хочет жить…
— Назовите причину прибытия…
— Я хочу, чтобы мой мальчик жил!!! Радовался жизни и был успешным!!! – изо всех сил крикнула в трубку она.
— Запрос зарегистрирован… Запрос зарегистрирован… Ждите ответа… Ждите ответа…
Мамочка перевела дух. Было ей тревожно и неуютно. И этот голос! Неживой, равнодушный. Хотя – кто его знает, как тут все устроено, По Ту Сторону Тьмы???
Через какое-то время телефон ожил.
— Идите туда – не знаю куда. Ищите то – не знаю что.
— Куда идти? Что искать? – завопила мамочка, но телефон уже умолк – только короткие гудки пищали.
Мамочка вышла из будки и заплакала. Ну вот, оказалась бог весть где, да еще шутки дурацкие от какого-то автоответчика. Но слезы скоро иссякли: пожалеть все равно было некому, какой смысл тогда и плакать?
И она побрела куда глаза глядят – согласно инструкции. «Иду туда – не знаю куда. Ищу то – не знаю что», — бормотала она, пристально вглядываясь в залежи всякого хлама. И вдруг впереди что-то блеснуло – да так, что она зажмурилась. Туда и пошла. Вскоре она увидела, что внимание ее привлекло треснутое зеркало. Большущее такое, стояло, прислоненное наискось к какому-то обломку скалы. Она глянула в зеркало – и отшатнулась. Оттуда на нее смотрела старуха – страшная, седая, изможденная, с полубезумными глазами, такая, что и в страшном сне не приснится.
— Не падай в обморок! – оскалила зубы старуха в подобии улыбки. – Что, себя не узнаешь?
— Я не такая! Это не я! – в ужасе отпрянула мамочка.
— А я – твоя оборотная сторона, — заявила старуха. – Мы ж По Ту Сторону Тьмы, а здесь все шиворот-навыворот.
— Ну, раз так, тогда ладно, — постаралась взять себя в руки мамочка. – Хотя все равно страшно…
— Ты бы и стала такой в конце концов, если бы вовремя с иглы не соскочила, — «утешила» старуха.
— Что вы такое говорите? – опешила мамочка. – Что значит «с иглы»? Да я никогда на ней не сидела, я вообще никогда эту мерзость не пробовала.
— Даааа? – издевательски протянула старуха. – Да ты этой мерзости выше крыши нахлебалась! От мужа! Скажешь, нет?
— Не скажу, — чуть помедлив, через силу признала мамочка. – Мерзости я нахлебалась, это да. Ну так это он наркозависимым был, не я…
— А ты была нарко-со-зависимой, — сообщила старуха. – Сама такого в жизнь привлекла. Он себя топил, ты его спасала, так и жили.
— А как еще? Он же муж мне был, отец моего ребенка, — стала оправдываться мамочка. – Ребенку нужен отец…
— А чего тогда разошлась? – усмехнулась старуха.
— Сын попросил, — неохотно вспомнила мамочка. – Он такого в детстве насмотрелся, не приведи Бог никому! Сын, сыночек, он сам, ему тогда и четырех еще не было, сказал мне: «Мама, мамочка, давай уйдем от папы и будем жить вдвоем!». Тогда я и решилась.
— Стало быть, трехлетний ребенок на себя такую ответственность принял? Рано, раненько ему стать взрослым пришлось, — ядовито прокомментировала старуха. – Не было у него, значит, на тебя опоры…
— Ох и жестокая ты, — подивилась мамочка. – Наотмашь бьешь.
— Я – это ты, — напомнила старуха. – Ну, а на отца у него была опора? Как думаешь?
— Да какая там опора, — передернулась мамочка. – Наркоман, этим все сказано. Не хочу даже вспоминать.
— Небось, не раз ему смерти желала, да?
— Никогда я ему смерти не желала, вы что! – возмутилась мамочка. – Я не зверь! Нельзя живому человеку смерти желать, какой бы он ни был!
— Ага. Верю. Но так-то вот думала хоть раз: «Уж лучше бы тебя вообще не было»? Или «хоть бы ты сгинул куда-нибудь подальше, и не видеть тебя»? Или хоть «провались ты!»?
— Думала, — призналась мамочка. – И не раз думала.
— А это и есть пожелание разрушения, то есть смерти, — подсказала старуха. – Тайное твое Желание…
— А вы бы смогли сохранять равновесие и спокойствие, живя с наркоманом? – запальчиво вскинулась мамочка.
— Я и не смогла, — пожала плечами старуха. – Ты чего, забыла? Ведь я – это ты… Только ты вовремя соскочила, а я – нет. И вся моя жизненная энергия улетела в Черную Дыру. И его не спасла, и себя иссушила.
— Ладно, Бог с ним, — устало сказала мамочка. – Что сейчас об этом??? Мне о сыне думать надо. Велено идти туда – не знаю куда, искать то – не знаю что. Не подскажете направление?
— Верной дорогой идешь, милая, — хохотнула старуха. – В прошлое, в прошлое! Там все разгадки. Вот меня нашла – уже часть дела сделана. И я тебе вот что скажу: сын – это часть отца, его плоть и кровь, как ни крути. Желая мужу смерти, ты и на сына ее тень набрасываешь. Даже если любишь больше жизни!
— И что делать? – помертвела мамочка.
— Прощения просить за то, что вольно или невольно смерти пожелала. Задним числом, — посоветовала старуха. – Даже если человека уже на свете нет – он услышит, поймет, примет, и освободишься ты от этой незримой связи.
— Спасибо. Куда мне теперь? – спросила мамочка.
— Твой компас – душа, — ответила старуха. – Она подскажет. Она всегда подсказывает. Только мы ее слушаем редко.
— А как же вы? Так здесь и останетесь? Может, вам помощь какая нужна? – спохватилась мамочка.
— Благодарствую, что предложила. Да только мне уже ничего не нужно. Я давно умерла, — ответила старуха.
И зеркало, лопнув, с треском разлетелось на тысячи мелких осколков. Мамочка зачем-то подобрала один из них и положила в карман. Так, на память.
И двинулась она дальше. Душа ничего такого особенного не подсказывала, так что шла мамочка просто так, где поровнее. И вскоре почувствовала гнусный запах – как будто тухлые яйца смешались с дохлыми кошками. Хотела было повернуть, обойти, но тут душа голос подала: «Нет, прямо! Туда иди, туда!». Мамочка не стала кочевряжиться, пошла прямо, и вышла она к какой-то яме, до краев наполненной не то грязью, не то еще чем похуже. На поверхности то тут, то там плавали какие-то кочаны и сучья.
- О господи! – ахнула мамочка, присмотревшись. Вовсе не кочаны и сучья это были – головы и руки.
На звук все головы завертелись, увидели ее, руки-сучья протянули, и сразу началось:
- Спасиииии…. Помогиииии…. Протяни руку помощи… Аааааа…. Погибааааем….
- Сейчас, сейчас, — заволновалась она, выискивая глазами какую-нибудь жердину. Нашла, кинулась, протянула ближайшему. Он ухватился, полез было, но быстро обмяк и повис.
- Не могу… Сил нет… Руку дай! Дай руку!
Она, не раздумывая, дала ему руку – и вмиг оказалась в зловонной жиже.
- Я так и знал… Ничего меня не спасет… — безнадежно проговорил залепленный грязью кочан, и она, холодея, узнала в нем собственного мужа, с которым давным-давно рассталась и встречаться вновь вовсе не горела желанием.
- Как это получилось??? — проговорила она, отчаянно бултыхаясь и нащупывая ногами дно.
- Соскользнула… Скользко здесь, — объяснил он.
- Сейчас… Погоди, я нащупаю почву под ногами, выберусь сама и помогу тебе, — пообещала мамочка.
Она с трудом, кое-как, выкарабкалась на бережок, вся заляпанная противной вонючей1 грязью, и снова протянула ему жердь. Муж ухватился, побарахтался и снова попросил:
- Нет, самому не выбраться… Руку, руку дай!
На этот раз она была начеку, и когда почувствовала, что он расслабился и повис, попыталась выдернуть руку. Но он уцепился намертво и тянул, тянул ее вниз. Словно в фильме ужасов, он стал выпускать щупальца и оплетать ее руку. Ноги скользили по глинистому берегу, и она вновь скатилась бы, но рука сама нащупала в кармане осколок зеркала. «Утянет, как Старуху в Черную Дыру», — мелькнула паническая мысль. Она выхватила и не глядя полоснула по ближайшему щупальцу. Муж вскрикнул и отпустил. Она отскочила на несколько шагов, тяжело дыша.
- Ты зачем меня за собой тащишь? – крикнула она. – Я же тебя наверх тяну! Ты сюда лезь!
- Не могу, — апатично отозвался муж. – В ломы мне напрягаться… Вроде настроюсь вылезти – а там ветер, холодно, тревожно как-то. А тут – тепло, спокойно. Ну, у меня мышцы сами и расслабляются.
- Но там же грязь, вонь! – с отвращением воскликнула она. – Здесь хоть движение воздуха какое-то. Ветер перемен!
- Дура ты, не понимаешь! – вдруг впал в ярость он. – Да от этой вони знаешь какие видения бывают??? Я в них герой, я красавец, я повелеваю мирами, я могу летать! А ты там, наверху, можешь? Фиг ты можешь!
- Но погоди… — растерялась она. – Не злись, пожалуйста!
- Какого черта «не злись», если ты меня бесишь??? Да на фига мне твой ветер перемен, от него одни неприятности! Там, наверху, все время надо куда-то идти, чего-то делать, и везде опасности, я туда не хочу, мне страшно, я буду сидеть здесь, тебе понятно???
- А зачем ты руку дать просил??? – крикнула она. – Ты же сам меня просил помочь???
- Ну, просил, — снова обмяк он. – А вдруг? Ты мне нужна… Здесь так одиноко… А ты… ты одна меня понимаешь. Накормишь… Напоишь… Пожалеешь… Мааааамочка!
- Я тебе не мамочка, — холодно сказала она. – Я нашему сыну мамочка. Я его спасать буду. А ты… Захочешь – выберешься. Найдешь способ. Мышцы, например, потренируешь. Или силу воли. Но себя я утянуть на дно не дам, и не надейся. Так что не распускай щупальца, понятно?
И вдруг муж посмотрел на нее трезвыми глазами, полными такой боли, что она замерла.
- Спаси хоть его, если сможешь, — тихо сказал он. – У него тоже с силой воли проблемы, я ж отец, я по наследству передал. Он такой же, как и я.
- Неееет! – закричала она.
- Да, — еще тише, но очень твердо сказал муж. – Если ты разгадаешь, в чем тут загвоздка, сможешь защитить его от грязи, тогда он найдет другой путь и минует это болото. Если же нет…
- Я смогу, — сказала она. – Если уж я здесь – то у меня точно получится. Вот увидишь.
- Ты всегда была сильной, — с некоторой завистью сказал он. – И от этого я себя чувствовал еще больше никчемным и ущербным. Прости меня. Прости. Я такой, какой есть. Я просто слабый. Во мне жизненных сил не хватает — выбраться. И не пытайся больше меня спасти. Я не выбираю жизнь, она страшная. А вы – живите. Держи!
И он бросил ей на берег что-то мелкое, оно упало к самым ногам и звякнуло. Она нагнулась, подняла – кольцо… Обручальное кольцо. Она вскинула голову – но мужа уже не было, только пузыри шли по поверхности.
Она не плакала – лицо закаменело, только кольцо сжала в кулаке так, что ногти впились в ладошку. Она смотрела на другие кочаны, которые продолжали плавать в грязи, а потом спросила:
- Люди! Расскажите мне – что это за грязь? Почему вы в ней оказались?
- Это память рода, — зашелестели голоса со всех сторон. – Это обиды, претензии, проклятия, преступления против Любви. Это гнев и зависть, это ревность и боль. Это то, что накопила родовая память. Слишком много грязи… Давит, пачкает, засасывает, убивает, не отпускает… Она глубоко внутри… Тяжелая… Слишком много, нам не выбраться…
- Чем я могу вам помочь? – крикнула она.
- Полюби нас такими, какие мы есть. Пойми нас! Мы старались, мы просто не смогли… Не хватило сил… Прощай… Прощай… Мы просим – прощай…
- Я люблю вас! – крикнула она. – Вы не виноваты!!! Это же копилось много поколений!!! Этого слишком много – для одного человека!!! Я прощаю! Прощаю! Прощаю! Мужа! Сына! Себя! И всех вас! За всех нас! За все, что мы натворили! И вы тоже – прощайте! Прощайте!
- Прощаем… Прощаем… Оставь нас… — шелестели голоса. – Нам не нужна жизнь. Нам нужен покой… А ты уходи туда – к живым. Ты там нужна.
И мамочка кинулась со всех ног, рыдая, на ходу шепча молитву за всех непростивших, и запутавшихся, и проклинавших, и убивших любовь, и не справившихся со страшным бременем родовой памяти… За тех, кому уже не выбраться.
Она и сама не заметила, как оказалась возле скалы, с которой ручейком стекала вода. Голубая и прозрачная, даже на вид вкусная и прохладная. Она встала под маленький водопад и смывала, смывала с себя родовую грязь, и молилась, просила прощения за каждое резкое слово, за каждую обиду и претензию, за каждую вспышку – их было немало в ее жизни. Ей было страшно думать, что она каждым таким деянием добавляла немножко грязи в родовое болотце, и все это передавалось сынуле в наследство, вместо фамильных драгоценностей и мудрых мыслей. «Или наряду с драгоценностями», — мимолетом подумала она, вспомнив печальные судьбы многих богачей и королей. Она вспомнила про кольцо, отмыла его и надела на цепочку с крестиком, что на шее висела. Выбросить даже в голову не пришло. «Это будет как талисман, чтобы не забыть о родовой грязи», — решила она.
Она чувствовала, как телу становится легче, как прибавляются силы, как внутри начинает ходить кровь. Как будто в целебный источник окунулась.
- Это Источник Любви, — подсказали ей.
Она открыла глаза – рядом сидела птица. У птицы было красивое оперение синего цвета, хвост веером и мудрые глаза.
- Я Птица Счастья, — представилась она. – А ты – мамочка. В чем твое счастье?
- В сыне, — не задумываясь, ответила мамочка. – Если он будет счастлив – тогда и я буду.
- Ответ неправильный, — констатировала Птица. – Ты возлагаешь на него двойное бремя ответственности. И за него, и за себя. А если он не сможет соответствовать твоим ожиданиям? Да он заранее чувствует себя виноватым, потому что ДОЛЖЕН каждую минуту делать тебя счастливой. Ты пьешь его жизнь.
- Нет! Нет! – закричала мамочка. – Я его люблю! Я готова для него все сделать!
- Сделай для себя, — посоветовала Птица Счастья. – Стань счастливой сама – и сын будет питаться твоим счастьем. У него мало сил – дай ему твою Силу!
- Он всего боится. Он боится жить, — пожаловалась мамочка.
- Ему всего 7 лет, он еще не имеет своего опыта. Это родительские страхи. Это ТЫ всего боишься. Это ТЫ боишься жить. И отец его боялся. Освободите его от своего опыта! Пройдите свои Уроки сами – и это не придется делать ему.
- Дети за родителей не ответчики! – запротестовала она.
- Да, не ответчики, — согласилась Птица. – Они всего лишь наследники. Что ты им передашь – с тем и пойдут по жизни. С этим спорить не станешь?
- Не стану, — устало сказала мамочка. – Сама такая… наследница. Тоже тяну за собой родовой багаж. Что делать, скажи мне, Птица?
- Искать причины в себе. Избавляться от хлама в душе и в мыслях. Прощать, молиться и благодарить. Очищаться от родовой грязи, и от своей собственной тоже! Наращивать Внутренний Свет. Он защитит и тебя, и сына.
- Благодарю, — склонила голову она. – Спасибо за совет.
- Возьми мое синее перо. Будет тебе Талисман. На счастье!
И Птица Счастья вспорхнула и сразу набрала высоту – только синее хвостовое перо спланировало к ногам мамочки. Она подобрала его, спрятала в карман и двинулась дальше. Ей не хотелось уходить от Источника Любви, но там, далеко, ее ждал малыш, и она знала – задерживаться нельзя, останавливаться смерти подобно.
После омовения в Источнике мамочка чувствовала себя очень бодро, идти было легко. Только вот направление по-прежнему она выбирала как попало – вот уж точно, шла куда глаза глядят. Как в сказках. В нее словно вставили новые батарейки – энергия так и переливалась в теле, все вибрировало. Даже волосы потрескивали. Хотя… Только ли в Источнике было дело? Вокруг нее вроде бы и воздух стал наэлектризованным. Даже искры какие-то то и дело вспыхивали. И как-то неожиданно она вышла к Яйцу. Она сразу так его назвала, потому что по-другому не скажешь: Яйцо и Яйцо, только размером с двухэтажный дом. И по его поверхности змеились-переливались синие молнии. Вокруг Яйца пахло озоном, как во время грозы. И еще вокруг Яйца было сооружено подобие невысокого заборчика – мамочке примерно по колено. Она хотела было перешагнуть, но тут Яйцо заговорило.
- Стой, где стоишь! – прогремел голос. – Высокое напряжение! Высокое напряжение! Возможно короткое замыкание!
- Я стою, — ответила мамочка. – Только у меня тоже – высокое напряжение. Я очень напрягаюсь, потому что боюсь за сына. У него короткая память, и он не хочет жить.
- Короткая память – от короткого замыкания. Короткое замыкание – от высокого напряжения. Высокое напряжение – от того, что боится. Электрическая цепь! - тут же выдало Яйцо.
- Чего он боится? Или кого?
- Памяти. Ему страшно помнить. Он не хочет помнить. Он предпочитает забыть.
- Что, что забыть? – нетерпеливо спросила мамочка. – Что вы все тут говорите загадками??? Неужели нельзя прямо все сказать?
- Опасно. Высокое напряжение. Возможно короткое замыкание, — опять забубнило Яйцо. – Загадки имеют разгадки. Последовательное соединение.
- А, уразумела! – догадалась мамочка. – Я должна сама найти разгадки, только не сразу, а постепенно, так?
- Ответ верный. Ответ верный. Техника безопасности! И чистота опыта.
- Опыт, — наморщила лоб мамочка. – Я должна произвести какой-то опыт?
- Получить опыт, — поправило Яйцо. – Наработать опыт. Применить опыт.
- Да, я поняла. Кое-какой опыт я уже получила. Честное слово, как будто током ударило. Эти встречи – со старухой, с мужем… Да и Птица Счастья тоже… Словно граблями по лбу, прямо искры из глаз!
- Искры из глаз – электрический удар – просветление, — немедленно выдало Яйцо. – Короткое замыкание ведет к отключению. Просветление ведет к пониманию. Понимание – постоянный поток энергии.
- У моего сына короткое замыкание? Значит, мне нужно получить просветление? А в среднем будет хорошо? Я правильно поняла?
- Разность потенциалов ведет к уравновешиванию. Зажечь Внутренний Свет!
- Внутренний Свет, — повторила мамочка. – Да! Мне об этом уже говорили. Только как его зажечь, этот Внутренний Свет?
- Любовь и Благодарность, — торжественно провозгласило Яйцо. – Альфа и Омега, Начало и Конец, Свет и Тьма – Принятие и Слияние. Прими Тьму в себе – и зажжется Свет.
- Какую Тьму? Как принять? – чуть не плача, спросила мамочка. – Где, ну где во мне Тьма? Это неправда!!!
Яйцо затрещало, заискрило, пошло трещиной повдоль – и раскололось.
- Готова посмотреть Правде в глаза? – раздался свистящий голос, от которого мамочка обмерла – такой он был… неприятный. По спине сразу прошел холодок, и почему-то заныли виски и сдавило грудь.
- Кто здесь? – спросила она, всматриваясь в голубые всполохи.
- Это я, Голая Правда. Я тут как тут. Ты меня увидишь, если есть готовность. Но меня редко кто хочет видеть, хе-хе…
- Если это поможет моему ребенку – я готова, — отважно крикнула мамочка. – Покажись, какой бы страшной ты ни была!
- Ну, смотри… — сказала Правда и проявилась. Мамочка удивилась: она ожидала увидеть кого угодно – чудовище, монстра, калеку, но только не вот это… Ей явилась обычная женщина, обычного облика, в обычной одежде, во только лицо… Не хотелось почему-то смотреть Правде в лицо. Словно она знала и в любую минуту могла сказать что-то такое, что мамочке слышать не хотелось, ой как не хотелось! И еще смущало то, что она и правда была голая, и похоже, совсем этим не тяготилась, зато мамочка невольно все время отводила глаза.
- Ну, что ты хочешь узнать о себе? – негромко спросила Голая Правда.
- Простите… А вы не могли бы на себя что-нибудь накинуть? – попросила она. – А то я как-то смущаюсь.
- Нет уж, милая моя. Какая есть, такая есть. Правда почему-то всех смущает. Все стремятся рядить меня в какие-то одежды, так, что потом уже и не разобраться, где тут Правда? Никто не хочет меня видеть.
- Я хочу, — сказала мамочка. – Мне надо знать правду: почему мой мальчик такой неуверенный в себе и в будущем. Я уже слышала, что у него отцовские программы, но мне кажется, что дело не только в этом.
- Конечно, нет, — подтвердила Правда. – Это половина правды. А вторая половина… Скажи, а зачем ТЕБЕ надо, чтобы рядом с тобой мужчины становились беспомощными и неуверенными?
- Мне? Но мне вовсе этого не надо! – возмущенно ответила мамочка. – С чего вы взяли?
- Из жизни, — пожала плечами Голая Правда. – Вот скажи, почему ты привлекла в свою жизнь по меньшей мере двух мужчин, которых постоянно надо спасать, вытягивать, мотивировать, подталкивать и направлять? Муж и сын – уже двое. А может, их было больше, а?
- Я… я не знаю, — смешалась мамочка. – Я не думала об этом.
- А ты подумай, подумай, — посоветовала Голая Правда. – Люди вообще никогда не делают того, что им невыгодно. Во всем есть вторичная выгода. Ее бывает не видно, но она непременно присутствует. Какова твоя вторичная выгода?
- Нет у меня никакой выгоды. Это неправда. Я хочу помочь сыну стать самостоятельным.
- М-да? То есть ты хочешь стать ему ненужной?
- Как ненужной? Почему ненужной?
- Потому что чем самостоятельнее дитя, тем меньше он нуждается в мамочкиной заботе. Разве непонятно?
- Послушайте… Это бред какой-то! При чем тут это? Я хочу быть сыну поддержкой, опорой, заботливой матерью, в конце концов!
- Ну так ты уже всем этим являешься. И всегда будешь являться. Чем тогда недовольна? – усмехнулась Голая Правда.
- Он не хочет жить! – крикнула мамочка. – Он боится жизни! Он не сможет без меня!
- Вот над этим и надо работать. Тебе работать, не ему. Зачем ТЕБЕ надо, чтобы он не мог без тебя?
- Я не больше слышать эту демагогию, — заявила мамочка. – Это все неправда!
- Правда, правда, — неумолимо подтвердила Голая Правда. – А что не хочешь слышать – так кто ж правду слышать хочет? А только я тебе скажу: хочешь получить другой результат – пойди другим путем. Ну-ка, посмотри мне в лицо! Посмотри Правде в лицо, говорю!
Мамочка глянула, хотела отвести глаза – но заставила себя смотреть, хоть и было неприятно. Голая Правда пристально вглядывалась в нее, и чувство было, что видит насквозь, как рентген.
- Мне правда нравится проявлять заботу, советовать, направлять, — призналась мамочка. – Так я чувствую себя нужной, а свою жизнь осмысленной.
- Ну так заботься, советуй, направляй, — посоветовала Голая Правда. – Только перестань на сыне упражняться. Тоже, полигон нашла! Помогай людям! Стань Звездой!
- Какой Звездой? – опешила мамочка.
- Путеводной, — охотно пояснила Голая Правда. – Людям помогай. Займись собой. Своей жизнью! Станешь уверенной ты – станет уверенным и сын. Найди опору в себе – появится опора и в нем. Найдешь себе дело ты – и он найдет! Захочешь сама жить – и он захочет! Ты ж пойми, он тебя отражает, твой внутренний мир! На то дети и даны, чтобы мы через них себя видели… То, что больше всего не нравится, тревожит или пугает в детях – это твое и есть. Только хорошо запрятанное. То, в чем себе сама не признаешься.
- Тебя просто слушать страшно, — тихо сказала мамочка.
- Да, все говорят, что Голая Правда – не подарок, — согласилась та. – Но от этого я н перестаю быть Правдой, пойми! Ну, есть еще вопросы?
- Неужели я действительно такая? – ошеломленно спросила мамочка. — И что мне теперь с этим знанием делать?
- А это тебе решать. Хочешь – так броди тут, на границе Тьмы и Света, до скончания веков. А хочешь – так возвращайся с тем оружием, которое здесь получила, и начинай бороться с Тьмой внутри себя.
- Какое оружие? Не получала я никакого оружия! – растерянно сказала мамочка.
- Ну как же? А осколок зеркала? А кольцо-талисман? А перо Птицы Счастья? Вот страхи протянут к тебе свои липкие щупальца – а ты его осколком! Одолеет память прошлого – а ты кольцо в руки возьми да сожми покрепче. Ну, а когда вера в светлое будущее ослабеет – тут уж Перо поможет. И я тебе на память кое-что дам. Вот, держи!
И Голая Память протянула мамочке… Звезду. Самую настоящую, только светящуюся.
- Возьми ее и вложи в грудь, туда, где сердце. Пусть сияет! Помни: победить Тьму можно только Светом!
- Внутренний Свет, — вспомнила мамочка. – Мне говорили, что только это поможет моему сыну.
- Это поможет тебе, — ответила Голая Правда. – Помоги себе – и ты исцелишь многих. Ну, на этом все. Аудиенция окончена. Тебе пора.
- Я благодарю тебя, — сказала мамочка. – Мне нелегко было посмотреть тебе в лицо, но я рада, что сделала это. Я смогла! Значит, и все остальное – тоже смогу.
- Подойди, женщина, — велела Правда. И когда мамочка приблизилась, легонько стукнула ее ладошкой в лоб, от чего у мамочки в голове взорвалась целая галактика.
… Она снова стояла в телефонной будке, и отчаянно звенел-заливался телефон. Она машинально сняла трубку.
- Я люблю тебя, дитя мое, — шепнул ей голос. – Ты – мое лучшее творение.
Мамочка сразу поняла, кто это говорит.
- Тогда за что мне такие испытания, Господи? – жалобно спросила она.
- Не «за что», а «для чего», — ответил он. – Чтобы ты стала сильной и помогла многим. Это мое благословение. Я не даю испытаний не по силам, и ты справишься, я знаю. А сейчас тебе пора возвращаться в твой мир.
- А можно с тобой как-нибудь связаться оттуда, из моего мира? – поспешно спросила она.
- Отныне и впредь мы всегда на связи, по прямой линии, — ответил Господь. – Ну, дитя мое, с Богом!
… Привет, Звезда! – появилась Дежурная Звезда. – Смотрю, твое путешествие оказалось успешным?
- Почему ты называешь меня Звездой? – удивилась мамочка.
- Ну так ты же светишься, — объяснила Дежурная Звезда. – Ты – Сверхновая. Теперь и ты будешь проводником. Как и я. Как все мы!
- Вот как… Значит, вот что случается, когда побываешь на границе Света и Тьмы, — задумчиво сказала Сверхновая. – Я и не думала, что все так обернется.
- Внутренний Свет – это большой подарок, но и огромная ответственность, — сказала Дежурная Звезда. – Его нельзя держать в себе, его надо возвращать миру, делая добрые дела. Так что встретимся, не сомневайся! До скорого!
И новая Звезда по тонкому лучику полетела вниз, на Землю. Туда, где ее ждал сын, и еще много людей, с которыми она должна была поделиться Светом, разогнав их Тьму.
Жил-был на свете мальчик, у которого была короткая память. Он очень многое забывал. Оно только что произошло – а он уже забыл. Надо что-нибудь сделать – а он не помнит. И хорошее забывает, и плохое. Иногда даже жить забывает!
У него была хорошая, заботливая мама, которая напоминала ему, когда одеваться, когда завтракать, когда играть. Даже когда надо жизни радоваться – и то напоминать приходилось!
Очень беспокоилась мама за своего мальчика. Думала: вот вырастет он, и как будет жить с такой короткой памятью? Кто же ему на работе все напоминать будет – когда разговаривать, когда трудиться, а когда обедать? А когда свою семью заведет, детишек народит – кто ему напоминать будет, кто сыночек, а кто доченька, и когда у них дни рождения?
Вот мама спрашивает сына:
— Мальчик мой дорогой, ну как же ты без меня жить-то будешь?
А он ей отвечает:
— Зачем без тебя? Я всегда с тобой буду жить!
Мама ему:
— Нет, дорогой, так нельзя! Все мальчики когда-нибудь вырастают и становятся мужчинами.
А мальчик ей:
— А я тогда не буду расти! Я по-быстренькому поживу, немножко совсем, а потом умру.
Маму эти речи пугали: ей вовсе не хотелось, чтобы ее мальчик умирал. Ей хотелось, чтобы он жил долго и счастливо. Она его и убеждала, и уговаривала, и хвалила, в общем, по-всякому поддерживала – но все не так, все не впрок. Ведь у мальчика была короткая память! Она ему рассказывает, какое у него светлое будущее впереди, какой он хороший и умный, он послушает – глядь, а через полчаса уже все позабыл.
И однажды мамочка не выдержала. Поздно ночью, когда сыночек уснул, вышла она из дома, посмотрела на небо звездное и взмолилась:
— Если там кто-нибудь есть, откликнитесь! Расскажите мне, что происходит, почему у моего сынули память короткая?! Почему он жить не хочет, а хочет умереть??? Помогите хоть кто-нибудь, пожалуйста!!! Научите, как сыночку помочь, а я на все готова!!!
И такой силы и чистоты было ее намерение, что мигом оно до звезд долетело. И скатилась к ней с неба Дежурная Звезда. Если кто не знает, так Дежурные Звезды всегда на нас смотрят, желания наши улавливают. Если желание сильное и бескорыстное – Дежурная Звезда его улавливает и на помощь приходит.
— Здравствуй, женщина, чем могу тебе служить? – спросила Звезда.
— Сделай так, чтобы мой любимый сынок стал уверенным в себе, жизнерадостным и прогнал прочь все свои страхи. Вот и все, о чем прошу…
— Я этого сделать не могу, я – всего лишь Дежурная Звезда, — ответила ей Звезда. – Я не могу, а вот ты – можешь.
— А как? Каким путем? Я уже много чего пробовала, ничего не помогает.
— Есть один верный путь. Звезда Тайных Желаний называется. Только она находится По Ту Сторону Тьмы. Если не побоишься, ступишь на нее, пройдешь этот Путь от начала до конца – даст Бог, и ребенка излечишь, и сама успокоишься.
— Я согласна, согласна! – взволнованно закивала мамочка.
— Не торопись. Я должна предупредить, что там и страшно будет, и опасно. Придется тебе встретиться с Тьмой и преодолеть ее. А самое страшное – увидеть Голую Правду. Страшнее этого ничего не бывает.
— Но я… А я смогу? – засомневалась мамочка. – Я же никогда звездными путями не ходила…
- А вот решать надо прямо сейчас, — сказала Звезда. – В следующий раз твой зов может просто не долететь до Неба. А если у тебя сомнения есть – лучше и не пробовать. Одолеть этот Путь не просто. Если в тебе веры нет – погибнешь, разобьешься.
Мамочка прислушалась к себе и твердо ответила:
- Есть. Есть у меня вера! И все я готова ради моего сыночка вытерпеть и вынести, любой дорогой пройти. И даже эту вашу Голую Правду увидеть – тоже не побоюсь! Одно только тревожит: как же сынуля тут без меня, у него же больше нет никого…
- А сынок твой спать будет, пока ты не вернешься.
- А если я никогда не вернусь? Он же погибнет!
- А он так и так погибнет, — сказала Дежурная Звезда. – Что с тобой, что без тебя – жить-то он все равно не хочет. Так что решай!
- Я готова, — решилась мамочка. – Будь что будет, а я хотя бы попытаюсь.
Дежурная Звезда подставила ей лучик, мамочка ступила на него – и Звезда стремительно вознесла ее на небо, к тому месту, где кончается Свет и начинается Тьма. Там горела тусклым светом одинокая Звезда.
— Это Звезда Тайных Желаний, — на прощание сообщила мамочке ее провожатая. – Первая звезда по Ту Сторону Тьмы. Ну, я возвращаюсь на дежурство, а ты теперь дальше – сама.
— Спасибо! – успела крикнуть ей мамочка и огляделась. Она была на странной звезде. Здесь все было усыпано-усеяно какими-то обломками, обрывками, странными незаконченными конструкциями… Наверное, так выглядели недодуманные до конца или несбывшиеся желания. Но невдалеке она заметила вполне узнаваемое строение – телефонную будку. К ней она и двинулась, осторожно обходя острые предметы, ямы и нагромождения.
Телефонная будка была ничего себе, очень даже современная. И телефон имелся, и трубка не была оторвана. Только на диске не было цифр – гладкий и блестящий. И как по нему звонить? И кому, главное? И тут этот самый телефон зазвонил. Мамочка вздрогнула от неожиданности и огляделась – вроде бы как никого живого в окрестностях не наблюдалось. И тогда она с опаской сняла трубку и сказала: «Алло…»
— Назовите причину прибытия! – приказал механический голос из трубки.
— Здравствуйте, меня зовут…
- Назовите причину прибытия…
- Понимаете, у меня сын…
— Назовите причину прибытия…
— Мой мальчик не хочет жить…
— Назовите причину прибытия…
— Я хочу, чтобы мой мальчик жил!!! Радовался жизни и был успешным!!! – изо всех сил крикнула в трубку она.
— Запрос зарегистрирован… Запрос зарегистрирован… Ждите ответа… Ждите ответа…
Мамочка перевела дух. Было ей тревожно и неуютно. И этот голос! Неживой, равнодушный. Хотя – кто его знает, как тут все устроено, По Ту Сторону Тьмы???
Через какое-то время телефон ожил.
— Идите туда – не знаю куда. Ищите то – не знаю что.
— Куда идти? Что искать? – завопила мамочка, но телефон уже умолк – только короткие гудки пищали.
Мамочка вышла из будки и заплакала. Ну вот, оказалась бог весть где, да еще шутки дурацкие от какого-то автоответчика. Но слезы скоро иссякли: пожалеть все равно было некому, какой смысл тогда и плакать?
И она побрела куда глаза глядят – согласно инструкции. «Иду туда – не знаю куда. Ищу то – не знаю что», — бормотала она, пристально вглядываясь в залежи всякого хлама. И вдруг впереди что-то блеснуло – да так, что она зажмурилась. Туда и пошла. Вскоре она увидела, что внимание ее привлекло треснутое зеркало. Большущее такое, стояло, прислоненное наискось к какому-то обломку скалы. Она глянула в зеркало – и отшатнулась. Оттуда на нее смотрела старуха – страшная, седая, изможденная, с полубезумными глазами, такая, что и в страшном сне не приснится.
— Не падай в обморок! – оскалила зубы старуха в подобии улыбки. – Что, себя не узнаешь?
— Я не такая! Это не я! – в ужасе отпрянула мамочка.
— А я – твоя оборотная сторона, — заявила старуха. – Мы ж По Ту Сторону Тьмы, а здесь все шиворот-навыворот.
— Ну, раз так, тогда ладно, — постаралась взять себя в руки мамочка. – Хотя все равно страшно…
— Ты бы и стала такой в конце концов, если бы вовремя с иглы не соскочила, — «утешила» старуха.
— Что вы такое говорите? – опешила мамочка. – Что значит «с иглы»? Да я никогда на ней не сидела, я вообще никогда эту мерзость не пробовала.
— Даааа? – издевательски протянула старуха. – Да ты этой мерзости выше крыши нахлебалась! От мужа! Скажешь, нет?
— Не скажу, — чуть помедлив, через силу признала мамочка. – Мерзости я нахлебалась, это да. Ну так это он наркозависимым был, не я…
— А ты была нарко-со-зависимой, — сообщила старуха. – Сама такого в жизнь привлекла. Он себя топил, ты его спасала, так и жили.
— А как еще? Он же муж мне был, отец моего ребенка, — стала оправдываться мамочка. – Ребенку нужен отец…
— А чего тогда разошлась? – усмехнулась старуха.
— Сын попросил, — неохотно вспомнила мамочка. – Он такого в детстве насмотрелся, не приведи Бог никому! Сын, сыночек, он сам, ему тогда и четырех еще не было, сказал мне: «Мама, мамочка, давай уйдем от папы и будем жить вдвоем!». Тогда я и решилась.
— Стало быть, трехлетний ребенок на себя такую ответственность принял? Рано, раненько ему стать взрослым пришлось, — ядовито прокомментировала старуха. – Не было у него, значит, на тебя опоры…
— Ох и жестокая ты, — подивилась мамочка. – Наотмашь бьешь.
— Я – это ты, — напомнила старуха. – Ну, а на отца у него была опора? Как думаешь?
— Да какая там опора, — передернулась мамочка. – Наркоман, этим все сказано. Не хочу даже вспоминать.
— Небось, не раз ему смерти желала, да?
— Никогда я ему смерти не желала, вы что! – возмутилась мамочка. – Я не зверь! Нельзя живому человеку смерти желать, какой бы он ни был!
— Ага. Верю. Но так-то вот думала хоть раз: «Уж лучше бы тебя вообще не было»? Или «хоть бы ты сгинул куда-нибудь подальше, и не видеть тебя»? Или хоть «провались ты!»?
— Думала, — призналась мамочка. – И не раз думала.
— А это и есть пожелание разрушения, то есть смерти, — подсказала старуха. – Тайное твое Желание…
— А вы бы смогли сохранять равновесие и спокойствие, живя с наркоманом? – запальчиво вскинулась мамочка.
— Я и не смогла, — пожала плечами старуха. – Ты чего, забыла? Ведь я – это ты… Только ты вовремя соскочила, а я – нет. И вся моя жизненная энергия улетела в Черную Дыру. И его не спасла, и себя иссушила.
— Ладно, Бог с ним, — устало сказала мамочка. – Что сейчас об этом??? Мне о сыне думать надо. Велено идти туда – не знаю куда, искать то – не знаю что. Не подскажете направление?
— Верной дорогой идешь, милая, — хохотнула старуха. – В прошлое, в прошлое! Там все разгадки. Вот меня нашла – уже часть дела сделана. И я тебе вот что скажу: сын – это часть отца, его плоть и кровь, как ни крути. Желая мужу смерти, ты и на сына ее тень набрасываешь. Даже если любишь больше жизни!
— И что делать? – помертвела мамочка.
— Прощения просить за то, что вольно или невольно смерти пожелала. Задним числом, — посоветовала старуха. – Даже если человека уже на свете нет – он услышит, поймет, примет, и освободишься ты от этой незримой связи.
— Спасибо. Куда мне теперь? – спросила мамочка.
— Твой компас – душа, — ответила старуха. – Она подскажет. Она всегда подсказывает. Только мы ее слушаем редко.
— А как же вы? Так здесь и останетесь? Может, вам помощь какая нужна? – спохватилась мамочка.
— Благодарствую, что предложила. Да только мне уже ничего не нужно. Я давно умерла, — ответила старуха.
И зеркало, лопнув, с треском разлетелось на тысячи мелких осколков. Мамочка зачем-то подобрала один из них и положила в карман. Так, на память.
И двинулась она дальше. Душа ничего такого особенного не подсказывала, так что шла мамочка просто так, где поровнее. И вскоре почувствовала гнусный запах – как будто тухлые яйца смешались с дохлыми кошками. Хотела было повернуть, обойти, но тут душа голос подала: «Нет, прямо! Туда иди, туда!». Мамочка не стала кочевряжиться, пошла прямо, и вышла она к какой-то яме, до краев наполненной не то грязью, не то еще чем похуже. На поверхности то тут, то там плавали какие-то кочаны и сучья.
- О господи! – ахнула мамочка, присмотревшись. Вовсе не кочаны и сучья это были – головы и руки.
На звук все головы завертелись, увидели ее, руки-сучья протянули, и сразу началось:
- Спасиииии…. Помогиииии…. Протяни руку помощи… Аааааа…. Погибааааем….
- Сейчас, сейчас, — заволновалась она, выискивая глазами какую-нибудь жердину. Нашла, кинулась, протянула ближайшему. Он ухватился, полез было, но быстро обмяк и повис.
- Не могу… Сил нет… Руку дай! Дай руку!
Она, не раздумывая, дала ему руку – и вмиг оказалась в зловонной жиже.
- Я так и знал… Ничего меня не спасет… — безнадежно проговорил залепленный грязью кочан, и она, холодея, узнала в нем собственного мужа, с которым давным-давно рассталась и встречаться вновь вовсе не горела желанием.
- Как это получилось??? — проговорила она, отчаянно бултыхаясь и нащупывая ногами дно.
- Соскользнула… Скользко здесь, — объяснил он.
- Сейчас… Погоди, я нащупаю почву под ногами, выберусь сама и помогу тебе, — пообещала мамочка.
Она с трудом, кое-как, выкарабкалась на бережок, вся заляпанная противной вонючей1 грязью, и снова протянула ему жердь. Муж ухватился, побарахтался и снова попросил:
- Нет, самому не выбраться… Руку, руку дай!
На этот раз она была начеку, и когда почувствовала, что он расслабился и повис, попыталась выдернуть руку. Но он уцепился намертво и тянул, тянул ее вниз. Словно в фильме ужасов, он стал выпускать щупальца и оплетать ее руку. Ноги скользили по глинистому берегу, и она вновь скатилась бы, но рука сама нащупала в кармане осколок зеркала. «Утянет, как Старуху в Черную Дыру», — мелькнула паническая мысль. Она выхватила и не глядя полоснула по ближайшему щупальцу. Муж вскрикнул и отпустил. Она отскочила на несколько шагов, тяжело дыша.
- Ты зачем меня за собой тащишь? – крикнула она. – Я же тебя наверх тяну! Ты сюда лезь!
- Не могу, — апатично отозвался муж. – В ломы мне напрягаться… Вроде настроюсь вылезти – а там ветер, холодно, тревожно как-то. А тут – тепло, спокойно. Ну, у меня мышцы сами и расслабляются.
- Но там же грязь, вонь! – с отвращением воскликнула она. – Здесь хоть движение воздуха какое-то. Ветер перемен!
- Дура ты, не понимаешь! – вдруг впал в ярость он. – Да от этой вони знаешь какие видения бывают??? Я в них герой, я красавец, я повелеваю мирами, я могу летать! А ты там, наверху, можешь? Фиг ты можешь!
- Но погоди… — растерялась она. – Не злись, пожалуйста!
- Какого черта «не злись», если ты меня бесишь??? Да на фига мне твой ветер перемен, от него одни неприятности! Там, наверху, все время надо куда-то идти, чего-то делать, и везде опасности, я туда не хочу, мне страшно, я буду сидеть здесь, тебе понятно???
- А зачем ты руку дать просил??? – крикнула она. – Ты же сам меня просил помочь???
- Ну, просил, — снова обмяк он. – А вдруг? Ты мне нужна… Здесь так одиноко… А ты… ты одна меня понимаешь. Накормишь… Напоишь… Пожалеешь… Мааааамочка!
- Я тебе не мамочка, — холодно сказала она. – Я нашему сыну мамочка. Я его спасать буду. А ты… Захочешь – выберешься. Найдешь способ. Мышцы, например, потренируешь. Или силу воли. Но себя я утянуть на дно не дам, и не надейся. Так что не распускай щупальца, понятно?
И вдруг муж посмотрел на нее трезвыми глазами, полными такой боли, что она замерла.
- Спаси хоть его, если сможешь, — тихо сказал он. – У него тоже с силой воли проблемы, я ж отец, я по наследству передал. Он такой же, как и я.
- Неееет! – закричала она.
- Да, — еще тише, но очень твердо сказал муж. – Если ты разгадаешь, в чем тут загвоздка, сможешь защитить его от грязи, тогда он найдет другой путь и минует это болото. Если же нет…
- Я смогу, — сказала она. – Если уж я здесь – то у меня точно получится. Вот увидишь.
- Ты всегда была сильной, — с некоторой завистью сказал он. – И от этого я себя чувствовал еще больше никчемным и ущербным. Прости меня. Прости. Я такой, какой есть. Я просто слабый. Во мне жизненных сил не хватает — выбраться. И не пытайся больше меня спасти. Я не выбираю жизнь, она страшная. А вы – живите. Держи!
И он бросил ей на берег что-то мелкое, оно упало к самым ногам и звякнуло. Она нагнулась, подняла – кольцо… Обручальное кольцо. Она вскинула голову – но мужа уже не было, только пузыри шли по поверхности.
Она не плакала – лицо закаменело, только кольцо сжала в кулаке так, что ногти впились в ладошку. Она смотрела на другие кочаны, которые продолжали плавать в грязи, а потом спросила:
- Люди! Расскажите мне – что это за грязь? Почему вы в ней оказались?
- Это память рода, — зашелестели голоса со всех сторон. – Это обиды, претензии, проклятия, преступления против Любви. Это гнев и зависть, это ревность и боль. Это то, что накопила родовая память. Слишком много грязи… Давит, пачкает, засасывает, убивает, не отпускает… Она глубоко внутри… Тяжелая… Слишком много, нам не выбраться…
- Чем я могу вам помочь? – крикнула она.
- Полюби нас такими, какие мы есть. Пойми нас! Мы старались, мы просто не смогли… Не хватило сил… Прощай… Прощай… Мы просим – прощай…
- Я люблю вас! – крикнула она. – Вы не виноваты!!! Это же копилось много поколений!!! Этого слишком много – для одного человека!!! Я прощаю! Прощаю! Прощаю! Мужа! Сына! Себя! И всех вас! За всех нас! За все, что мы натворили! И вы тоже – прощайте! Прощайте!
- Прощаем… Прощаем… Оставь нас… — шелестели голоса. – Нам не нужна жизнь. Нам нужен покой… А ты уходи туда – к живым. Ты там нужна.
И мамочка кинулась со всех ног, рыдая, на ходу шепча молитву за всех непростивших, и запутавшихся, и проклинавших, и убивших любовь, и не справившихся со страшным бременем родовой памяти… За тех, кому уже не выбраться.
Она и сама не заметила, как оказалась возле скалы, с которой ручейком стекала вода. Голубая и прозрачная, даже на вид вкусная и прохладная. Она встала под маленький водопад и смывала, смывала с себя родовую грязь, и молилась, просила прощения за каждое резкое слово, за каждую обиду и претензию, за каждую вспышку – их было немало в ее жизни. Ей было страшно думать, что она каждым таким деянием добавляла немножко грязи в родовое болотце, и все это передавалось сынуле в наследство, вместо фамильных драгоценностей и мудрых мыслей. «Или наряду с драгоценностями», — мимолетом подумала она, вспомнив печальные судьбы многих богачей и королей. Она вспомнила про кольцо, отмыла его и надела на цепочку с крестиком, что на шее висела. Выбросить даже в голову не пришло. «Это будет как талисман, чтобы не забыть о родовой грязи», — решила она.
Она чувствовала, как телу становится легче, как прибавляются силы, как внутри начинает ходить кровь. Как будто в целебный источник окунулась.
- Это Источник Любви, — подсказали ей.
Она открыла глаза – рядом сидела птица. У птицы было красивое оперение синего цвета, хвост веером и мудрые глаза.
- Я Птица Счастья, — представилась она. – А ты – мамочка. В чем твое счастье?
- В сыне, — не задумываясь, ответила мамочка. – Если он будет счастлив – тогда и я буду.
- Ответ неправильный, — констатировала Птица. – Ты возлагаешь на него двойное бремя ответственности. И за него, и за себя. А если он не сможет соответствовать твоим ожиданиям? Да он заранее чувствует себя виноватым, потому что ДОЛЖЕН каждую минуту делать тебя счастливой. Ты пьешь его жизнь.
- Нет! Нет! – закричала мамочка. – Я его люблю! Я готова для него все сделать!
- Сделай для себя, — посоветовала Птица Счастья. – Стань счастливой сама – и сын будет питаться твоим счастьем. У него мало сил – дай ему твою Силу!
- Он всего боится. Он боится жить, — пожаловалась мамочка.
- Ему всего 7 лет, он еще не имеет своего опыта. Это родительские страхи. Это ТЫ всего боишься. Это ТЫ боишься жить. И отец его боялся. Освободите его от своего опыта! Пройдите свои Уроки сами – и это не придется делать ему.
- Дети за родителей не ответчики! – запротестовала она.
- Да, не ответчики, — согласилась Птица. – Они всего лишь наследники. Что ты им передашь – с тем и пойдут по жизни. С этим спорить не станешь?
- Не стану, — устало сказала мамочка. – Сама такая… наследница. Тоже тяну за собой родовой багаж. Что делать, скажи мне, Птица?
- Искать причины в себе. Избавляться от хлама в душе и в мыслях. Прощать, молиться и благодарить. Очищаться от родовой грязи, и от своей собственной тоже! Наращивать Внутренний Свет. Он защитит и тебя, и сына.
- Благодарю, — склонила голову она. – Спасибо за совет.
- Возьми мое синее перо. Будет тебе Талисман. На счастье!
И Птица Счастья вспорхнула и сразу набрала высоту – только синее хвостовое перо спланировало к ногам мамочки. Она подобрала его, спрятала в карман и двинулась дальше. Ей не хотелось уходить от Источника Любви, но там, далеко, ее ждал малыш, и она знала – задерживаться нельзя, останавливаться смерти подобно.
После омовения в Источнике мамочка чувствовала себя очень бодро, идти было легко. Только вот направление по-прежнему она выбирала как попало – вот уж точно, шла куда глаза глядят. Как в сказках. В нее словно вставили новые батарейки – энергия так и переливалась в теле, все вибрировало. Даже волосы потрескивали. Хотя… Только ли в Источнике было дело? Вокруг нее вроде бы и воздух стал наэлектризованным. Даже искры какие-то то и дело вспыхивали. И как-то неожиданно она вышла к Яйцу. Она сразу так его назвала, потому что по-другому не скажешь: Яйцо и Яйцо, только размером с двухэтажный дом. И по его поверхности змеились-переливались синие молнии. Вокруг Яйца пахло озоном, как во время грозы. И еще вокруг Яйца было сооружено подобие невысокого заборчика – мамочке примерно по колено. Она хотела было перешагнуть, но тут Яйцо заговорило.
- Стой, где стоишь! – прогремел голос. – Высокое напряжение! Высокое напряжение! Возможно короткое замыкание!
- Я стою, — ответила мамочка. – Только у меня тоже – высокое напряжение. Я очень напрягаюсь, потому что боюсь за сына. У него короткая память, и он не хочет жить.
- Короткая память – от короткого замыкания. Короткое замыкание – от высокого напряжения. Высокое напряжение – от того, что боится. Электрическая цепь! - тут же выдало Яйцо.
- Чего он боится? Или кого?
- Памяти. Ему страшно помнить. Он не хочет помнить. Он предпочитает забыть.
- Что, что забыть? – нетерпеливо спросила мамочка. – Что вы все тут говорите загадками??? Неужели нельзя прямо все сказать?
- Опасно. Высокое напряжение. Возможно короткое замыкание, — опять забубнило Яйцо. – Загадки имеют разгадки. Последовательное соединение.
- А, уразумела! – догадалась мамочка. – Я должна сама найти разгадки, только не сразу, а постепенно, так?
- Ответ верный. Ответ верный. Техника безопасности! И чистота опыта.
- Опыт, — наморщила лоб мамочка. – Я должна произвести какой-то опыт?
- Получить опыт, — поправило Яйцо. – Наработать опыт. Применить опыт.
- Да, я поняла. Кое-какой опыт я уже получила. Честное слово, как будто током ударило. Эти встречи – со старухой, с мужем… Да и Птица Счастья тоже… Словно граблями по лбу, прямо искры из глаз!
- Искры из глаз – электрический удар – просветление, — немедленно выдало Яйцо. – Короткое замыкание ведет к отключению. Просветление ведет к пониманию. Понимание – постоянный поток энергии.
- У моего сына короткое замыкание? Значит, мне нужно получить просветление? А в среднем будет хорошо? Я правильно поняла?
- Разность потенциалов ведет к уравновешиванию. Зажечь Внутренний Свет!
- Внутренний Свет, — повторила мамочка. – Да! Мне об этом уже говорили. Только как его зажечь, этот Внутренний Свет?
- Любовь и Благодарность, — торжественно провозгласило Яйцо. – Альфа и Омега, Начало и Конец, Свет и Тьма – Принятие и Слияние. Прими Тьму в себе – и зажжется Свет.
- Какую Тьму? Как принять? – чуть не плача, спросила мамочка. – Где, ну где во мне Тьма? Это неправда!!!
Яйцо затрещало, заискрило, пошло трещиной повдоль – и раскололось.
- Готова посмотреть Правде в глаза? – раздался свистящий голос, от которого мамочка обмерла – такой он был… неприятный. По спине сразу прошел холодок, и почему-то заныли виски и сдавило грудь.
- Кто здесь? – спросила она, всматриваясь в голубые всполохи.
- Это я, Голая Правда. Я тут как тут. Ты меня увидишь, если есть готовность. Но меня редко кто хочет видеть, хе-хе…
- Если это поможет моему ребенку – я готова, — отважно крикнула мамочка. – Покажись, какой бы страшной ты ни была!
- Ну, смотри… — сказала Правда и проявилась. Мамочка удивилась: она ожидала увидеть кого угодно – чудовище, монстра, калеку, но только не вот это… Ей явилась обычная женщина, обычного облика, в обычной одежде, во только лицо… Не хотелось почему-то смотреть Правде в лицо. Словно она знала и в любую минуту могла сказать что-то такое, что мамочке слышать не хотелось, ой как не хотелось! И еще смущало то, что она и правда была голая, и похоже, совсем этим не тяготилась, зато мамочка невольно все время отводила глаза.
- Ну, что ты хочешь узнать о себе? – негромко спросила Голая Правда.
- Простите… А вы не могли бы на себя что-нибудь накинуть? – попросила она. – А то я как-то смущаюсь.
- Нет уж, милая моя. Какая есть, такая есть. Правда почему-то всех смущает. Все стремятся рядить меня в какие-то одежды, так, что потом уже и не разобраться, где тут Правда? Никто не хочет меня видеть.
- Я хочу, — сказала мамочка. – Мне надо знать правду: почему мой мальчик такой неуверенный в себе и в будущем. Я уже слышала, что у него отцовские программы, но мне кажется, что дело не только в этом.
- Конечно, нет, — подтвердила Правда. – Это половина правды. А вторая половина… Скажи, а зачем ТЕБЕ надо, чтобы рядом с тобой мужчины становились беспомощными и неуверенными?
- Мне? Но мне вовсе этого не надо! – возмущенно ответила мамочка. – С чего вы взяли?
- Из жизни, — пожала плечами Голая Правда. – Вот скажи, почему ты привлекла в свою жизнь по меньшей мере двух мужчин, которых постоянно надо спасать, вытягивать, мотивировать, подталкивать и направлять? Муж и сын – уже двое. А может, их было больше, а?
- Я… я не знаю, — смешалась мамочка. – Я не думала об этом.
- А ты подумай, подумай, — посоветовала Голая Правда. – Люди вообще никогда не делают того, что им невыгодно. Во всем есть вторичная выгода. Ее бывает не видно, но она непременно присутствует. Какова твоя вторичная выгода?
- Нет у меня никакой выгоды. Это неправда. Я хочу помочь сыну стать самостоятельным.
- М-да? То есть ты хочешь стать ему ненужной?
- Как ненужной? Почему ненужной?
- Потому что чем самостоятельнее дитя, тем меньше он нуждается в мамочкиной заботе. Разве непонятно?
- Послушайте… Это бред какой-то! При чем тут это? Я хочу быть сыну поддержкой, опорой, заботливой матерью, в конце концов!
- Ну так ты уже всем этим являешься. И всегда будешь являться. Чем тогда недовольна? – усмехнулась Голая Правда.
- Он не хочет жить! – крикнула мамочка. – Он боится жизни! Он не сможет без меня!
- Вот над этим и надо работать. Тебе работать, не ему. Зачем ТЕБЕ надо, чтобы он не мог без тебя?
- Я не больше слышать эту демагогию, — заявила мамочка. – Это все неправда!
- Правда, правда, — неумолимо подтвердила Голая Правда. – А что не хочешь слышать – так кто ж правду слышать хочет? А только я тебе скажу: хочешь получить другой результат – пойди другим путем. Ну-ка, посмотри мне в лицо! Посмотри Правде в лицо, говорю!
Мамочка глянула, хотела отвести глаза – но заставила себя смотреть, хоть и было неприятно. Голая Правда пристально вглядывалась в нее, и чувство было, что видит насквозь, как рентген.
- Мне правда нравится проявлять заботу, советовать, направлять, — призналась мамочка. – Так я чувствую себя нужной, а свою жизнь осмысленной.
- Ну так заботься, советуй, направляй, — посоветовала Голая Правда. – Только перестань на сыне упражняться. Тоже, полигон нашла! Помогай людям! Стань Звездой!
- Какой Звездой? – опешила мамочка.
- Путеводной, — охотно пояснила Голая Правда. – Людям помогай. Займись собой. Своей жизнью! Станешь уверенной ты – станет уверенным и сын. Найди опору в себе – появится опора и в нем. Найдешь себе дело ты – и он найдет! Захочешь сама жить – и он захочет! Ты ж пойми, он тебя отражает, твой внутренний мир! На то дети и даны, чтобы мы через них себя видели… То, что больше всего не нравится, тревожит или пугает в детях – это твое и есть. Только хорошо запрятанное. То, в чем себе сама не признаешься.
- Тебя просто слушать страшно, — тихо сказала мамочка.
- Да, все говорят, что Голая Правда – не подарок, — согласилась та. – Но от этого я н перестаю быть Правдой, пойми! Ну, есть еще вопросы?
- Неужели я действительно такая? – ошеломленно спросила мамочка. — И что мне теперь с этим знанием делать?
- А это тебе решать. Хочешь – так броди тут, на границе Тьмы и Света, до скончания веков. А хочешь – так возвращайся с тем оружием, которое здесь получила, и начинай бороться с Тьмой внутри себя.
- Какое оружие? Не получала я никакого оружия! – растерянно сказала мамочка.
- Ну как же? А осколок зеркала? А кольцо-талисман? А перо Птицы Счастья? Вот страхи протянут к тебе свои липкие щупальца – а ты его осколком! Одолеет память прошлого – а ты кольцо в руки возьми да сожми покрепче. Ну, а когда вера в светлое будущее ослабеет – тут уж Перо поможет. И я тебе на память кое-что дам. Вот, держи!
И Голая Память протянула мамочке… Звезду. Самую настоящую, только светящуюся.
- Возьми ее и вложи в грудь, туда, где сердце. Пусть сияет! Помни: победить Тьму можно только Светом!
- Внутренний Свет, — вспомнила мамочка. – Мне говорили, что только это поможет моему сыну.
- Это поможет тебе, — ответила Голая Правда. – Помоги себе – и ты исцелишь многих. Ну, на этом все. Аудиенция окончена. Тебе пора.
- Я благодарю тебя, — сказала мамочка. – Мне нелегко было посмотреть тебе в лицо, но я рада, что сделала это. Я смогла! Значит, и все остальное – тоже смогу.
- Подойди, женщина, — велела Правда. И когда мамочка приблизилась, легонько стукнула ее ладошкой в лоб, от чего у мамочки в голове взорвалась целая галактика.
… Она снова стояла в телефонной будке, и отчаянно звенел-заливался телефон. Она машинально сняла трубку.
- Я люблю тебя, дитя мое, — шепнул ей голос. – Ты – мое лучшее творение.
Мамочка сразу поняла, кто это говорит.
- Тогда за что мне такие испытания, Господи? – жалобно спросила она.
- Не «за что», а «для чего», — ответил он. – Чтобы ты стала сильной и помогла многим. Это мое благословение. Я не даю испытаний не по силам, и ты справишься, я знаю. А сейчас тебе пора возвращаться в твой мир.
- А можно с тобой как-нибудь связаться оттуда, из моего мира? – поспешно спросила она.
- Отныне и впредь мы всегда на связи, по прямой линии, — ответил Господь. – Ну, дитя мое, с Богом!
… Привет, Звезда! – появилась Дежурная Звезда. – Смотрю, твое путешествие оказалось успешным?
- Почему ты называешь меня Звездой? – удивилась мамочка.
- Ну так ты же светишься, — объяснила Дежурная Звезда. – Ты – Сверхновая. Теперь и ты будешь проводником. Как и я. Как все мы!
- Вот как… Значит, вот что случается, когда побываешь на границе Света и Тьмы, — задумчиво сказала Сверхновая. – Я и не думала, что все так обернется.
- Внутренний Свет – это большой подарок, но и огромная ответственность, — сказала Дежурная Звезда. – Его нельзя держать в себе, его надо возвращать миру, делая добрые дела. Так что встретимся, не сомневайся! До скорого!
И новая Звезда по тонкому лучику полетела вниз, на Землю. Туда, где ее ждал сын, и еще много людей, с которыми она должна была поделиться Светом, разогнав их Тьму.
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Re: Сказки для души.
Притча о том, зачем Смерти коса. Неожиданная концовка.
— Вы — кузнец?
Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь.
— А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента.
— Стучаться? Хм… Не пробовала, — ответил голос.
Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать в лицо этого незнакомца. Но слова так и остались где-то в его голове, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент.
— Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но слегка хрипловатым голосом спросила гостья.
— Всё, да? Конец? — отбросив тряпку куда-то в угол, вздохнул кузнец.
— Еще не всё, но гораздо хуже, чем раньше, — ответила Смерть.
— Логично, — согласился Василий, — не поспоришь. Что мне теперь нужно делать?
— Выправить косу, — терпеливо повторила Смерть.
— А потом?
— А потом наточить, если это возможно.
Василий бросил взгляд на косу. И действительно, на лезвии были заметны несколько выщербин, да и само лезвие уже пошло волной.
— Это понятно, — кивнул он, — а мне-то что делать? Молиться или вещи собирать? Я просто в первый раз, так сказать…
— А-а-а… Вы об этом, — плечи Смерти затряслись в беззвучном смехе, — нет, я не за вами. Мне просто косу нужно подправить. Сможете?
— Так я не умер? — незаметно ощупывая себя, спросил кузнец.
— Вам виднее. Как вы себя чувствуете?
— Да вроде нормально.
— Нет тошноты, головокружения, болей?
— Н-н-нет, — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, неуверенно произнес кузнец.
— В таком случае, вам не о чем беспокоиться, — ответила Смерть и протянула ему косу.
Взяв ее в, моментально одеревеневшие руки, Василий принялся осматривать ее с разных сторон. Дел там было на полчаса, но осознание того, кто будет сидеть за спиной и ждать окончания работы, автоматически продляло срок, как минимум, на пару часов.
Переступая ватными ногами, кузнец подошел к наковальне и взял в руки молоток.
— Вы это… Присаживайтесь. Не будете же вы стоять?! — вложив в свой голос все свое гостеприимство и доброжелательность, предложил Василий.
Смерть кивнула и уселась на скамейку, оперевшись спиной на стену.
Работа подходила к концу. Выпрямив лезвие, насколько это было возможно, кузнец, взяв в руку точило, посмотрел на свою гостью.
— Вы меня простите за откровенность, но я просто не могу поверить в то, что держу в руках предмет, с помощью которого было угроблено столько жизней! Ни одно оружие в мире не сможет сравниться с ним. Это поистине невероятно.
Смерть, сидевшая на скамейке в непринужденной позе, и разглядывавшая интерьер мастерской, как-то заметно напряглась. Темный овал капюшона медленно повернулся в сторону кузнеца.
— Что вы сказали? — тихо произнесла она.
— Я сказал, что мне не верится в то, что держу в руках оружие, которое…
— Оружие? Вы сказали оружие?
— Может я не так выразился, просто…
Василий не успел договорить. Смерть, молниеносным движением вскочив с места, через мгновение оказалась прямо перед лицом кузнеца. Края капюшона слегка подрагивали.
— Как ты думаешь, сколько человек я убила? — прошипела она сквозь зубы.
— Я… Я не знаю, — опустив глаза в пол, выдавил из себя Василий.
— Отвечай! — Смерть схватила его за подбородок и подняла голову вверх, — сколько?
— Н-не знаю…
— Сколько? — выкрикнула она прямо в лицо кузнецу.
— Да откуда я знаю сколько их было? — пытаясь отвести взгляд, не своим голосом пропищал кузнец.
Смерть отпустила подбородок и на несколько секунд замолчала. Затем, сгорбившись, она вернулась к скамейке и, тяжело вздохнув, села.
— Значит ты не знаешь, сколько их было? — тихо произнесла она и, не дождавшись ответа, продолжила, — а что, если я скажу тебе, что я никогда, слышишь? Никогда не убила ни одного человека. Что ты на это скажешь?
— Но… А как же?…
— Я никогда не убивала людей. Зачем мне это, если вы сами прекрасно справляетесь с этой миссией? Вы сами убиваете друг друга. Вы! Вы можете убить ради бумажек, ради вашей злости и ненависти, вы даже можете убить просто так, ради развлечения. А когда вам становится этого мало, вы устраиваете войны и убиваете друг друга сотнями и тысячами. Вам просто это нравится. Вы зависимы от чужой крови. И знаешь, что самое противное во всем этом? Вы не можете себе в этом признаться! Вам проще обвинить во всем меня, — она ненадолго замолчала, — ты знаешь, какой я была раньше? Я была красивой девушкой, я встречала души людей с цветами и провожала их до того места, где им суждено быть. Я улыбалась им и помогала забыть о том, что с ними произошло. Это было очень давно… Посмотри, что со мной стало!
Последние слова она выкрикнула и, вскочив со скамейки, сбросила с головы капюшон.
Перед глазами Василия предстало, испещренное морщинами, лицо глубокой старухи. Редкие седые волосы висели спутанными прядями, уголки потрескавшихся губ были неестественно опущены вниз, обнажая нижние зубы, кривыми осколками выглядывающие из-под губы. Но самыми страшными были глаза. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза, уставились на кузнеца.
— Посмотри в кого я превратилась! А знаешь почему? — она сделала шаг в сторону Василия.
— Нет, — сжавшись под ее пристальным взглядом, мотнул он головой.
— Конечно не знаешь, — ухмыльнулась она, — это вы сделали меня такой! Я видела как мать убивает своих детей, я видела как брат убивает брата, я видела как человек за один день может убить сто, двести, триста других человек!.. Я рыдала, смотря на это, я выла от непонимания, от невозможности происходящего, я кричала от ужаса…
Глаза Смерти заблестели.
— Я поменяла свое прекрасное платье на эти черные одежды, чтобы на нем не было видно крови людей, которых я провожала. Я надела капюшон, чтобы люди не видели моих слез. Я больше не дарю им цветы. Вы превратили меня в монстра. А потом обвинили меня во всех грехах. Конечно, это же так просто… — она уставилась на кузнеца немигающим взглядом, — я провожаю вас, я показываю дорогу, я не убиваю людей… Отдай мне мою косу, дурак!
Вырвав из рук кузнеца свое орудие, Смерть развернулась и направилась к выходу из мастерской.
— Можно один вопрос? — послышалось сзади.
— Ты хочешь спросить, зачем мне тогда нужна коса? — остановившись у открытой двери, но не оборачиваясь, спросила она.
— Да.
— Дорога в рай… Она уже давно заросла травой.
Евгений Чеширко.
— Вы — кузнец?
Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь.
— А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента.
— Стучаться? Хм… Не пробовала, — ответил голос.
Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать в лицо этого незнакомца. Но слова так и остались где-то в его голове, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент.
— Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но слегка хрипловатым голосом спросила гостья.
— Всё, да? Конец? — отбросив тряпку куда-то в угол, вздохнул кузнец.
— Еще не всё, но гораздо хуже, чем раньше, — ответила Смерть.
— Логично, — согласился Василий, — не поспоришь. Что мне теперь нужно делать?
— Выправить косу, — терпеливо повторила Смерть.
— А потом?
— А потом наточить, если это возможно.
Василий бросил взгляд на косу. И действительно, на лезвии были заметны несколько выщербин, да и само лезвие уже пошло волной.
— Это понятно, — кивнул он, — а мне-то что делать? Молиться или вещи собирать? Я просто в первый раз, так сказать…
— А-а-а… Вы об этом, — плечи Смерти затряслись в беззвучном смехе, — нет, я не за вами. Мне просто косу нужно подправить. Сможете?
— Так я не умер? — незаметно ощупывая себя, спросил кузнец.
— Вам виднее. Как вы себя чувствуете?
— Да вроде нормально.
— Нет тошноты, головокружения, болей?
— Н-н-нет, — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, неуверенно произнес кузнец.
— В таком случае, вам не о чем беспокоиться, — ответила Смерть и протянула ему косу.
Взяв ее в, моментально одеревеневшие руки, Василий принялся осматривать ее с разных сторон. Дел там было на полчаса, но осознание того, кто будет сидеть за спиной и ждать окончания работы, автоматически продляло срок, как минимум, на пару часов.
Переступая ватными ногами, кузнец подошел к наковальне и взял в руки молоток.
— Вы это… Присаживайтесь. Не будете же вы стоять?! — вложив в свой голос все свое гостеприимство и доброжелательность, предложил Василий.
Смерть кивнула и уселась на скамейку, оперевшись спиной на стену.
Работа подходила к концу. Выпрямив лезвие, насколько это было возможно, кузнец, взяв в руку точило, посмотрел на свою гостью.
— Вы меня простите за откровенность, но я просто не могу поверить в то, что держу в руках предмет, с помощью которого было угроблено столько жизней! Ни одно оружие в мире не сможет сравниться с ним. Это поистине невероятно.
Смерть, сидевшая на скамейке в непринужденной позе, и разглядывавшая интерьер мастерской, как-то заметно напряглась. Темный овал капюшона медленно повернулся в сторону кузнеца.
— Что вы сказали? — тихо произнесла она.
— Я сказал, что мне не верится в то, что держу в руках оружие, которое…
— Оружие? Вы сказали оружие?
— Может я не так выразился, просто…
Василий не успел договорить. Смерть, молниеносным движением вскочив с места, через мгновение оказалась прямо перед лицом кузнеца. Края капюшона слегка подрагивали.
— Как ты думаешь, сколько человек я убила? — прошипела она сквозь зубы.
— Я… Я не знаю, — опустив глаза в пол, выдавил из себя Василий.
— Отвечай! — Смерть схватила его за подбородок и подняла голову вверх, — сколько?
— Н-не знаю…
— Сколько? — выкрикнула она прямо в лицо кузнецу.
— Да откуда я знаю сколько их было? — пытаясь отвести взгляд, не своим голосом пропищал кузнец.
Смерть отпустила подбородок и на несколько секунд замолчала. Затем, сгорбившись, она вернулась к скамейке и, тяжело вздохнув, села.
— Значит ты не знаешь, сколько их было? — тихо произнесла она и, не дождавшись ответа, продолжила, — а что, если я скажу тебе, что я никогда, слышишь? Никогда не убила ни одного человека. Что ты на это скажешь?
— Но… А как же?…
— Я никогда не убивала людей. Зачем мне это, если вы сами прекрасно справляетесь с этой миссией? Вы сами убиваете друг друга. Вы! Вы можете убить ради бумажек, ради вашей злости и ненависти, вы даже можете убить просто так, ради развлечения. А когда вам становится этого мало, вы устраиваете войны и убиваете друг друга сотнями и тысячами. Вам просто это нравится. Вы зависимы от чужой крови. И знаешь, что самое противное во всем этом? Вы не можете себе в этом признаться! Вам проще обвинить во всем меня, — она ненадолго замолчала, — ты знаешь, какой я была раньше? Я была красивой девушкой, я встречала души людей с цветами и провожала их до того места, где им суждено быть. Я улыбалась им и помогала забыть о том, что с ними произошло. Это было очень давно… Посмотри, что со мной стало!
Последние слова она выкрикнула и, вскочив со скамейки, сбросила с головы капюшон.
Перед глазами Василия предстало, испещренное морщинами, лицо глубокой старухи. Редкие седые волосы висели спутанными прядями, уголки потрескавшихся губ были неестественно опущены вниз, обнажая нижние зубы, кривыми осколками выглядывающие из-под губы. Но самыми страшными были глаза. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза, уставились на кузнеца.
— Посмотри в кого я превратилась! А знаешь почему? — она сделала шаг в сторону Василия.
— Нет, — сжавшись под ее пристальным взглядом, мотнул он головой.
— Конечно не знаешь, — ухмыльнулась она, — это вы сделали меня такой! Я видела как мать убивает своих детей, я видела как брат убивает брата, я видела как человек за один день может убить сто, двести, триста других человек!.. Я рыдала, смотря на это, я выла от непонимания, от невозможности происходящего, я кричала от ужаса…
Глаза Смерти заблестели.
— Я поменяла свое прекрасное платье на эти черные одежды, чтобы на нем не было видно крови людей, которых я провожала. Я надела капюшон, чтобы люди не видели моих слез. Я больше не дарю им цветы. Вы превратили меня в монстра. А потом обвинили меня во всех грехах. Конечно, это же так просто… — она уставилась на кузнеца немигающим взглядом, — я провожаю вас, я показываю дорогу, я не убиваю людей… Отдай мне мою косу, дурак!
Вырвав из рук кузнеца свое орудие, Смерть развернулась и направилась к выходу из мастерской.
— Можно один вопрос? — послышалось сзади.
— Ты хочешь спросить, зачем мне тогда нужна коса? — остановившись у открытой двери, но не оборачиваясь, спросила она.
— Да.
— Дорога в рай… Она уже давно заросла травой.
Евгений Чеширко.
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
-
- Друзья
- Сообщения: 1975
- Зарегистрирован: 25 ноя 2013, 12:04
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Хочу помогать горюющим
- Откуда: Калуга
Re: Сказки для души.
Ух как... Сильно! Олечка, прям пробрало!
К сожалению, так бывает...
Не стало всего одного человека. а кажется, что рухнул весь мир...
Для мира - ты просто кто-то,
А для кого-то ты - целый мир...
Не стало всего одного человека. а кажется, что рухнул весь мир...
Для мира - ты просто кто-то,
А для кого-то ты - целый мир...
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Re: Сказки для души.
Вот и меня, Свет, тоже пробрало)))Светлана К. писал(а):Ух как... Сильно! Олечка, прям пробрало!
Наше отношение к жизни, видимо, нужно воспитывать и формировать. И стремление из уныния к надежде - тоже. Говорят, что безнадёга - это адовы врата. А человек так часто добровольно скатывается в меланхолически-печальные трактовки происходящего. И потом не знает, где силы на жизнь но взять)))
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
-
- Модератор
- Сообщения: 9136
- Зарегистрирован: 11 фев 2015, 17:48
- Пол: жен.
- Вероисповедание: Православие
- Цель пребывания на форуме: Переживаю горе, хочу получить помощь
Re: Как теперь жить без любимого...
— Вре-мя!!! Ну где же ты, Время???
— Ну, я Время. Чего орешь?
— Чего ору, чего ору! Надо, вот и ору! Ты почему меня не лечишь?
— Я? А с какой стати? Я тебе что, доктор, что ли?
— У меня душа — вдребезги! Одни осколки!
— Ну, давай, замету, что ли… Могли бы и сами убраться, да уж ладно. Все, видишь, чисто стало, я потекло дальше.
— Куда? Куда??? А внутри?
— Чего внутри?
— Так это… Внутри тоже надо убраться! Душа же изранена!!!
— Ну так лечи ее, свою душу!
— А ты? Говорят же — «время лечит»???
— Врут. Или ошибаются. Время затягивает, заносит песком. «Пыль веков» — слышал такое? Накидаю сверху, не видно будет… А под этим — все та же рана. Еще и загноится, чего доброго.
— Ну так ты же должно лечить?
— Как, скажи на милость? Аспирином? Мазью Вишневского? Клизмой? Как лечить-то?
— Ну, стирать воспоминания… Очищать от груза прошлого… Растворять старые обиды… Расставлять все по полочкам? Разве нет?
— Ох, и халявщики вы, хомо сапиенсы! Все вам должен кто-то прийти и что-то сделать. А чего бы самим не попробовать?
— Что попробовать?
— Очиститься от груза прошлого, растворить старые обиды, расставить все по полочкам. Словом, употребить Время — то есть меня! — с максимальной пользой! Покопаться в себе, навести в душе порядок, понимаешь…
— Ну ты что!!! Туда же больно лезть!!! Там сплошная рана, до сих пор кровоточит!!!
— Знаешь что? Кровоточат те раны, которым все время покоя не дают! Тревожат их почем зря. Ты зачем себе раны растравляешь?
— Я??? Я не растравляю! Оно само!
— Само ничего не происходит. Все время имеется некто, совершающий действия. Или бездействия. Вот ты какие действия совершаешь, чтобы раны залечить?
— Ну… Стараюсь об этом пореже вспоминать. Не думать. Не допускать подобных ситуаций.
— Это каких же?
— Ну, не влюбляться… Меня же любовь ранила!!!
— А любви-то хочется, небось?
— Хочется… Только боюсь. Уж очень она больная, эта любовь!
— Любовь не больная. Это рана твоя больнючая. А ты ее, наверное, еще и обидами растравляешь? И гневом напитываешь?
— Нет, ты что! Все давно забыто, прощено, отпущено!
— А вот и врешь! Было бы забыто-прощено-отпущено — не болело бы! Где болит — там нарыв, где нарыв — там гнойник, где гнойник — там подавленный гнев, на себя или на других, а чаще — и то, и то. Имей в виду: себя обмануть можно, Время не обманешь. Я все вижу и все учитываю.
— Ну скажи, Время, как можно простить предательство? Или измену? Или смертельное оскорбление? Это же было, было?
— Ага, вот именно, БЫЛО. То есть осталось в прошедшем времени. Там, далеко. А ты уже в этом моменте. Тут все по-другому. И ты уже другой. Закаленный прошлым опытом, вооруженный знаниями и умениями.
— Но память-то, память, ее никуда не денешь?
— А зачем ее девать??? Она на то и дана, чтобы не наступить на те же грабли еще раз. Чтобы на этот раз все получилось по-другому. Опыт-то тебе на что был дан???
— Ага, вон как… Ну, предположим. А вот скажи, Время, куда девать этот багаж? Ну, предательство, измену, оскорбления? Ведь оно из прошлого так и тащится, так и высовывается!
— Для того и высовывается, чтобы с ним разобрались, проанализировали и отпустили. Кончай обижаться! Понимаешь, обиды — это такая штука едкая, они все равно что соль на рану, не дают ей заживать, будоражат.
— А как не обижаться-то, если обидно?
— Обидно, потому что в точку! В болевое место, значит! Если тебя это не касается — чего тебе обижаться? Так, отскочит, как от стенки горох.
— Предательство отскочит?
— И предательство отскочит. Потому что его не существует.
— Как не существует???
— А никак не существует. Просто тебе чей-то выбор активно не нравится, неудобен он тебе, неприятен, вот ты и голосишь: «Ах, меня предали!». А вообще-то — просто какую-нибудь игрушку отобрали.
— Ах, как у тебя все просто получается! «Игрушку», видите ли! А если ты на эту «игрушку» полжизни положил???
— Ну, и кто ж тебя заставлял? Зачем полжизни на одну игрушку тратить? Ведь с течением времени все меняется, одно уплывает, другое появляется… Время изменчиво, знаете ли… И Мир изменчив. Потому что я — одна из характеристик Мира.
— И что из этого следует, я никак не пойму?
— Скажи спасибо тому, кто тебя предал или обидел, за то, что вырвал тебя из застоя, внес изменения, заставил двигаться. Никогда не говори: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Опасно это — мгновения останавливать. Время не ждет! Застой — это смерть. Движение — это жизнь.
— Так, выходит, тебе рану нанесли, а ты еще и в ножки кланяться должен?
— Да никто никому ничего не должен. Хочешь — обижайся и страдай, раны свои углубляй. Не хочешь — поклонись и дальше иди себе спокойно, сохраняя душевное равновесие. Как пожелаешь, так и сделаешь.
— Слушай, Время! А ты правда не лечишь? А то знаешь, мне вот как-то уже вроде легче стало…
— Это потому что ты сам уже кое-что по полочкам разложил. Как в магазине. Или нет, как в краеведческом музее. А я, Время — экскурсовод. «Обратите внимание, в этой витрине мы можем видеть древние Обиды, буквально еще до новой эры. Извлечены почти целенькими, засушены, классифицированы, переданы в дар Музею. А на этом стенде Сосуд Скорби, в настоящее время он пустой, хотя при раскопках был полон под завязку. Вот эта жуткая тварь в свое время обитала в районе человеческого позвоночника, называется Чувство Вины. Теперь оно в виде чучела хранится в нашем музее… Идем к следующему экспонату. Бюст Тирана, был низложен и свергнут в Новые Времена. Галерея портретов Изменщиков Коварных, как видите, их немного, последний был давно, потому что династия быстро пришла в упадок после Первой Позитивной Революции». Ну и так далее. А у входа, на почетном месте, портрет основателя и хозяина Музея, то есть тебя, и золотая табличка с твоим именем. Как тебе такой расклад?
— Слушай, Время, а ты, оказывается, креативное! И с чувством юмора!
— А как же! Без креатива и юмора с вами, серьезными, долго не протянешь… А я вот от начала веков существую, и ничего, не иссякаю!
— Значит, ты говоришь, что я все время зря обиды копил?
— Ясно дело, зря! Нужен тебе такой склад боеприпасов замедленного действия? От них же фон похлеще радиационного! Всю жизнь отравляет. Так что прости всех от души — и освободись.
— Знаешь, мне уже как-то даже и хорошо. Только вот осадок какой-то остался… Вроде как себя отругать хочется — чего ж это я раньше не догадался тебя спросить?
— Осадок — это Осуждение. Брось немедленно себя осуждать! Всему свое Время. Значит, раньше готовности не было, А сейчас нормально, дозрел. Ладно, бывай! Мне двигаться надо, а то пока я тут с тобой калякаю, для кого-то, может, Время остановилось.
— Да, конечно! Надо — значит надо. Спасибо за науку. Очень ко времени этот разговор случился. А то глупостей всяких во мне было понапихано — мама не горюй!
— Ничего. Это не страшно. Глупость — детская болезнь. Сам увидишь, со временем пройдет.
Текст данной публикации скопирован из Интернета или других открытых источников.
— Ну, я Время. Чего орешь?
— Чего ору, чего ору! Надо, вот и ору! Ты почему меня не лечишь?
— Я? А с какой стати? Я тебе что, доктор, что ли?
— У меня душа — вдребезги! Одни осколки!
— Ну, давай, замету, что ли… Могли бы и сами убраться, да уж ладно. Все, видишь, чисто стало, я потекло дальше.
— Куда? Куда??? А внутри?
— Чего внутри?
— Так это… Внутри тоже надо убраться! Душа же изранена!!!
— Ну так лечи ее, свою душу!
— А ты? Говорят же — «время лечит»???
— Врут. Или ошибаются. Время затягивает, заносит песком. «Пыль веков» — слышал такое? Накидаю сверху, не видно будет… А под этим — все та же рана. Еще и загноится, чего доброго.
— Ну так ты же должно лечить?
— Как, скажи на милость? Аспирином? Мазью Вишневского? Клизмой? Как лечить-то?
— Ну, стирать воспоминания… Очищать от груза прошлого… Растворять старые обиды… Расставлять все по полочкам? Разве нет?
— Ох, и халявщики вы, хомо сапиенсы! Все вам должен кто-то прийти и что-то сделать. А чего бы самим не попробовать?
— Что попробовать?
— Очиститься от груза прошлого, растворить старые обиды, расставить все по полочкам. Словом, употребить Время — то есть меня! — с максимальной пользой! Покопаться в себе, навести в душе порядок, понимаешь…
— Ну ты что!!! Туда же больно лезть!!! Там сплошная рана, до сих пор кровоточит!!!
— Знаешь что? Кровоточат те раны, которым все время покоя не дают! Тревожат их почем зря. Ты зачем себе раны растравляешь?
— Я??? Я не растравляю! Оно само!
— Само ничего не происходит. Все время имеется некто, совершающий действия. Или бездействия. Вот ты какие действия совершаешь, чтобы раны залечить?
— Ну… Стараюсь об этом пореже вспоминать. Не думать. Не допускать подобных ситуаций.
— Это каких же?
— Ну, не влюбляться… Меня же любовь ранила!!!
— А любви-то хочется, небось?
— Хочется… Только боюсь. Уж очень она больная, эта любовь!
— Любовь не больная. Это рана твоя больнючая. А ты ее, наверное, еще и обидами растравляешь? И гневом напитываешь?
— Нет, ты что! Все давно забыто, прощено, отпущено!
— А вот и врешь! Было бы забыто-прощено-отпущено — не болело бы! Где болит — там нарыв, где нарыв — там гнойник, где гнойник — там подавленный гнев, на себя или на других, а чаще — и то, и то. Имей в виду: себя обмануть можно, Время не обманешь. Я все вижу и все учитываю.
— Ну скажи, Время, как можно простить предательство? Или измену? Или смертельное оскорбление? Это же было, было?
— Ага, вот именно, БЫЛО. То есть осталось в прошедшем времени. Там, далеко. А ты уже в этом моменте. Тут все по-другому. И ты уже другой. Закаленный прошлым опытом, вооруженный знаниями и умениями.
— Но память-то, память, ее никуда не денешь?
— А зачем ее девать??? Она на то и дана, чтобы не наступить на те же грабли еще раз. Чтобы на этот раз все получилось по-другому. Опыт-то тебе на что был дан???
— Ага, вон как… Ну, предположим. А вот скажи, Время, куда девать этот багаж? Ну, предательство, измену, оскорбления? Ведь оно из прошлого так и тащится, так и высовывается!
— Для того и высовывается, чтобы с ним разобрались, проанализировали и отпустили. Кончай обижаться! Понимаешь, обиды — это такая штука едкая, они все равно что соль на рану, не дают ей заживать, будоражат.
— А как не обижаться-то, если обидно?
— Обидно, потому что в точку! В болевое место, значит! Если тебя это не касается — чего тебе обижаться? Так, отскочит, как от стенки горох.
— Предательство отскочит?
— И предательство отскочит. Потому что его не существует.
— Как не существует???
— А никак не существует. Просто тебе чей-то выбор активно не нравится, неудобен он тебе, неприятен, вот ты и голосишь: «Ах, меня предали!». А вообще-то — просто какую-нибудь игрушку отобрали.
— Ах, как у тебя все просто получается! «Игрушку», видите ли! А если ты на эту «игрушку» полжизни положил???
— Ну, и кто ж тебя заставлял? Зачем полжизни на одну игрушку тратить? Ведь с течением времени все меняется, одно уплывает, другое появляется… Время изменчиво, знаете ли… И Мир изменчив. Потому что я — одна из характеристик Мира.
— И что из этого следует, я никак не пойму?
— Скажи спасибо тому, кто тебя предал или обидел, за то, что вырвал тебя из застоя, внес изменения, заставил двигаться. Никогда не говори: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Опасно это — мгновения останавливать. Время не ждет! Застой — это смерть. Движение — это жизнь.
— Так, выходит, тебе рану нанесли, а ты еще и в ножки кланяться должен?
— Да никто никому ничего не должен. Хочешь — обижайся и страдай, раны свои углубляй. Не хочешь — поклонись и дальше иди себе спокойно, сохраняя душевное равновесие. Как пожелаешь, так и сделаешь.
— Слушай, Время! А ты правда не лечишь? А то знаешь, мне вот как-то уже вроде легче стало…
— Это потому что ты сам уже кое-что по полочкам разложил. Как в магазине. Или нет, как в краеведческом музее. А я, Время — экскурсовод. «Обратите внимание, в этой витрине мы можем видеть древние Обиды, буквально еще до новой эры. Извлечены почти целенькими, засушены, классифицированы, переданы в дар Музею. А на этом стенде Сосуд Скорби, в настоящее время он пустой, хотя при раскопках был полон под завязку. Вот эта жуткая тварь в свое время обитала в районе человеческого позвоночника, называется Чувство Вины. Теперь оно в виде чучела хранится в нашем музее… Идем к следующему экспонату. Бюст Тирана, был низложен и свергнут в Новые Времена. Галерея портретов Изменщиков Коварных, как видите, их немного, последний был давно, потому что династия быстро пришла в упадок после Первой Позитивной Революции». Ну и так далее. А у входа, на почетном месте, портрет основателя и хозяина Музея, то есть тебя, и золотая табличка с твоим именем. Как тебе такой расклад?
— Слушай, Время, а ты, оказывается, креативное! И с чувством юмора!
— А как же! Без креатива и юмора с вами, серьезными, долго не протянешь… А я вот от начала веков существую, и ничего, не иссякаю!
— Значит, ты говоришь, что я все время зря обиды копил?
— Ясно дело, зря! Нужен тебе такой склад боеприпасов замедленного действия? От них же фон похлеще радиационного! Всю жизнь отравляет. Так что прости всех от души — и освободись.
— Знаешь, мне уже как-то даже и хорошо. Только вот осадок какой-то остался… Вроде как себя отругать хочется — чего ж это я раньше не догадался тебя спросить?
— Осадок — это Осуждение. Брось немедленно себя осуждать! Всему свое Время. Значит, раньше готовности не было, А сейчас нормально, дозрел. Ладно, бывай! Мне двигаться надо, а то пока я тут с тобой калякаю, для кого-то, может, Время остановилось.
— Да, конечно! Надо — значит надо. Спасибо за науку. Очень ко времени этот разговор случился. А то глупостей всяких во мне было понапихано — мама не горюй!
— Ничего. Это не страшно. Глупость — детская болезнь. Сам увидишь, со временем пройдет.
Текст данной публикации скопирован из Интернета или других открытых источников.
Помолитесь со мной о моем любимом муже Максиме
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины
Помолитесь, пожалуйста, о упокоении моей мамочки, р.Б. Валентины