Вы бывали в Киеве, когда цветут каштаны? ...Нет? Жаль...
В среду была предзащита. Сдали. Гуляли по Крещатику, ели свои любимые конфеты - подушечки. Мы были счастливы... Мы - это девчонки из женского университетского общежития - неугомонные и всегда голодные курочки-пеструшки, без пяти минут - инженеры. Вахтёрша - тётя Оля - называла нас пеструшками из-за пёстрых шифоновых платьев, которые являлись предметом зависти. Сонька набрала когда-то по дешёвке на Подоле шифоновых отрезов, и стали девчата нарядными.
- Купите, панночка, шитьё! Оно так украсит ваше платьице! Купите, панночка... - Молодая баба не могла отпустить потенциальных покупательниц своего не очень ходового товара, продаваемого тайком на центральной улице, пока не заметит и не погонит милиционер.
- Сколько просишь? - привычным тоном завзятой купчихи спросила Соня.
- Сотню.
- Да за сотню я тебе сама такого понашью!
- Э, нет, панночка, вы посмотрите, работа-то какая!.. А материя какая! Чисто шёлк, - не унималась баба. И было, за что просить. По белоснежному, тончайшему, словно кожа младенца, полотну - замысловатый цветочный узор. От шитья веяло теплом человеческих рук. Да и в мастерстве рукодельнице не откажешь: стежок к стежку, что с лица, что с изнанки.
Но таких денег ни у Соньки, ни у всех нас вместе взятых не было. А шитьё понравилось.
- Давай, тётка, на обмен?
- А что дадите, панночка?
- Сало! Любишь?
Мы переглянулись. На прошлой неделе к Гале приезжала родня из деревни, привезла сало. Ещё на пару дней оставалось... Но шитьё понравилось. Да Бог с ним - с салом! Поголодаем, не привыкать!..
Пока Галя на трамвае ездила в общежитие, баба с шитьём слонялась под каштанами и поглядывала на нашу стайку. А вокруг степенно прогуливались или торопливо пробегали расцветшие вместе с каштанами дамочки послевоенного Киева. И она им ничего не предлагала! ...Ждала своё сало, унимая растущее с каждой минутой недоверие.
- Вот, нате! - Галя протянула тётке приличный ещё шмат сала, завёрнутый сначала в белую тряпку, а потом - в газету.
Та, оглянувшись по сторонам, чуть приоткрыла свёрток, по лицу пробежала едва заметная довольная улыбка, снова всё быстро упаковала и сунула в торбу. Потом аккуратно достала оттуда широкую в рыхлом рулоне ленту шитья и так же аккуратно опустила её в Сонькину дерматиновую сумку.
И уже на следующий день, после ночного бдения за старым Зингером, мы щеголяли в пёстрых шифоновых платьях с шикарными рюшами и воротничками из потрясающего шитья ручной работы! И были голодными. И были счастливыми. А в Киеве цвели каштаны...
Для надежды граница возможна - Невозможна для веры она.
Как-то в начале лета шла я с работы.
По широкой улице наперерез мне ковыляла беленькая собачонка. Явная "дворянка"; от болонки у нее была мягкая шкурка, от затесавшейся в предках таксы - длинное тельце и короткие лапки. Пушистый хвостик гордо реял по ветру, подобно национальному флагу на корме корабля великой державы. Собачка прихрамывала на все четыре ноги, не теряя бодрости духа и дружелюбно глядя на окружающий большой мир умненькими карими глазками.
Тут она резко остановилась, и хвостик поник - сразу, безнадежно, обреченно капитулируя. Ушки ее тоже опустились, и собачка с некоторым даже отчаянием уставилась на магазинчик одежды, что стоял на обочине. Вся бодрость куда-то улетучилась.
Оказалось, впереди шествовала ее хозяйка - благородной внешности дама, бедно одетая, но с властным лицом. В правой руке у нее был большой пакет, в левой - длинная хворостина. Дама направлялась в ту же сторону, куда смотрела собачка. Дойдя до магазинчика, хозяйка обернулась и, не заметив питомицу, громко вопросила:
- Ну и где ж ты есть?
Собачка не шелохнулась.
- Ах, вот ты где. Иди сюда, скотина! Сюда иди, кому сказала!
Собачка продолжала уныло смотреть на даму.
- Ты что там, до смерти стоять будешь? А ну немедленно ко мне! - с этими словами хозяйка, подняв хворостину, шагнула к собачке. Та встрепенулась и похромала к магазинчику.
Дама плюхнула на землю пакет, куда могли поместиться две, нет, три такие болонки, и внушительно произнесла:
- Сторожить! - и зашла в магазин.
Хвост собачки вновь капитулировал, ушки сникли. Печально, переминаясь с одной больной лапки на другую, она уставилась на неподъемный пакет.
...Как часто в тех, кто нас любит, мы ценим только способность служить.
Наталья Зеленская
Тот, кого нет
Ты в сотый раз повторяешь Его имя, наслаждаясь звучанием.
Ты представляешь Его в своих мечтах.
Ты пишешь Ему e-mail- ы и ждёшь ответа.
Ты каждый день рассказываешь о Нём подругам.
А есть ли Он?
Признайся, это ведь больно, любить того, кого нет.
Придумала Ему имя.
Придумала Ему внешность.
Сама же отвечала на свои же e-mail-ы.
И каждый день придумывала Его жизнь.
Зачем?
Зачем любить того, кого нет?
Быть может, ты одинока?
Тебе так хочется немного тепла, что дарует любящее сердце?
Быть может, ты хочешь внимания?
Тебе нужна любовь?
Любовь того, кого нет?
Ты рыдаешь каждый вечер, заперевшись в ванной. И повторяешь только: "Зачем?".
Ты пытаешь вырваться из своей же ловушки.
А может... ловушки того, кого нет?
Ты хочешь стереть все лживые письма, все лживые мысли, все лживые мечты.
Кто знает, получится ль?...
И вот однажды, сидя на скамейке в парке и горька плача, ты почувствуешь, как чья-то рука нежно ляжет на плечо. И поднимешь глаза. И увидишь его улыбку. И ласковый голос скажет: "Не плачь".
Ты просто увидела будущее? Может, чуть-чуть поспешила...
Он ведь всё-таки есть!
Для надежды граница возможна - Невозможна для веры она.
Ты говорил, что никому никогда меня не отдашь и вот отдал. Говорят, что страх парализует волю. Ты плакал-это единственное, что ты сумел сделать. Ты плакал горько и безутешно. Говорят, что слезами горю не поможешь-это правда, теперь я знаю это точно. Так страшно, когда плачет мужчина... Ты плакал от своего бессилия. Ты мог все вернуть...если бы хотел этого по- настоящему. Мне было жаль тебя, жаль себя. Я все ждала,что ты придешь-сгребешь меня в охапку страстных объятий, заглянешь в глаза, полные отчанья одиночества и скажешь: "Прости меня дурака - я был неправ. Я безумно люблю тебя." Я безнадежно жаждала прочитать в твоих глазах, что ты любишь меня по-прежнему, неменьше чем в тот день, когда сделал мне предложение стать твоей женой. Мы так любили друг друга... Нас не разлучили даже те трудности, которые пришлось пережить вместе. Нас разлучила твоя лень-лень жить. Ты плакал от жалости к себе, от страха одиночества, от того, что теперь не будет рядом няньки, а не от страха потерять нашу любовь. Поэтому я ушла.
Мужчина долго не бывает один. И вот появилась она-другая. Любишь ли ты ее? Вряд ли...просто так удобно, когда не надо самому себе готовить, убирать, гладить рубашки. Первое время ты будешь ей благодарен за все, потом это станет привычкой, потом привязанностью...
Развод...какое емкое слово. Как много за ним стоит. Кто пережил это, тот знает, о чем я говорю. Это боль, бесконечная тупая боль. Так больно, когда умирает душа... Ты умираешь словно несколько раз. Первый раз, когда звучит фраза : "Давай разведемся". И не важно кто ее сказал первым. Одинаково больно обоим. Следующий -когда идете вместе подавать заявления на развод. Бьет мелкая дрожь и душат слезы, но ты стараешься не показать виду, говоришь об обыденном и все ждешь, что все вдруг изменится по мановению волшебной палочки - вы опять вместе, смеетесь, строите совместные планы...но вы пишете заявления, говорите другу другу "пока" и расходитесь каждый в свой дом. И третий раз самый мучительный, когда приходите на развод. На вас смотрят пустыми глазами - у них это конвеер. После дежурной фразы: "Не желаете ли помириться?", вы дружно говорите "нет" и получаете печать в паспорт о вашей свободе. Какой свободе?...Свободе от чего? От другого? От обязательств перед другим? Может быть от себя? Но от себя не уйти. И ты начинаешь жить в новой реальности. Тебе полностью нужно перепрограммировать себя, свой персональный компьютер, нужно снова научиться жить, найти новые смыслы и цели жизни. Это все будет...главное сначала простить его , простить себя и начать новый самый упоительный роман своей жизни-полюбить себя, полюбить искренне и нежно. Потому, что единственный человек , кто рядом с тобой с первой минуты жизни и до последней - это ты сам. Тот человек, который никогда не предаст и не обманет тебя. Разве этот человек не достоин твоей самой искренней, самой горячей любви?
Ирина Турчина
Любовь длиною в жизнь
Старая женщина сидела рядом со мной на лавочке и смотрела в конец пустой улицы. Она сидела спокойно и неподвижно. Непохоже было, что она ждет чего-то, она просто смотрела туда, как смотрят на текущую воду реки, или на огонь в очаге.
Летний день неспешно двигался к полудню, медленно разогревая воздух. Легкое марево поднималось над землей, едва колышимое сонным ветерком. Пахло нагретыми пионами и пылью. Басовито гудел шмель. Хотелось просто закрыть глаза и плыть, отдавшись покою, вслед за ленивыми мыслями, неясными картинками.
Сначала мы говорили о чем-то неважном. Вернее говорила я, а она, почти односложно, отвечала на мои вопросы. В конце концов, я замолчала и последние пятнадцать минут прошли в тишине. Это была совсем необременительная тишина, созвучная тому, что нас окружало и тому, что я чувствовала.
Похоже, все это постепенно убаюкало меня, потому что я вздрогнула от слов.
- Ты только посмотри, как красиво он идет!
Не понимая о чем это, я уставилась на нее. Она была другая - глаза, теперь оживленные и неожиданно яркие, светились радостью и гордостью. На губах была легкая улыбка. Она сидела, выпрямив спину и даже натруженные руки, совсем недавно тяжело лежавшие на коленях, казалось, стали легкими.
Я перевела глаза в конец улицы, потому что направление ее взгляда оставалось неизменным. По дороге, в нашу сторону, шел высокий старик. Шел не спеша, помогая себе суковатой палкой. Шаги его были широкими и уверенными, голову он держал высоко. Старик улыбался, глядя на нас.
На мгновение, я оказалась внутри их необыкновенного и сильного чувства, я вдруг почувствовала, какой огромной может быть любовь, пронесенная через всю жизнь. Чувство, над которым оказались невластны ни время, ни люди, ни обстоятельства.
Кто бы мог подумать, что они прожили вместе более шестидесяти лет, пережили две войны, голод, тюрьму, вырастили семерых детей и множество внуков?
Как же это я раньше не замечала, не понимала этого чуда, просто и естественно живущего рядом со мной много лет? Ведь я была знакома с ними всю жизнь - это были мои бабушка и дедушка.
Светлана Дениженко
Тапочки для старушки
В спящем доме тишина - это невозможная роскошь. Казалось бы, все спят, должно быть тихо, но...
Слышен шорох за печкой и лёгкое потрескивание в печи, хриплый шёпот половиц, шум ветра за окном, шуршание листвы, вздох бабушки за стеной, мерное тиканье часов.
Интересно, сколько уже времени? Скрежет цепочки и скрип дверцы, кукушка прокричала дважды.
Заворочалась бабушка, во дворе залаял Полкан - тоже не спит. Охраняет. Но ему-то положено - его для этого и держат во дворе, чтобы в дом чужих не пускал. А мы-то чего не спим? Переживаем. Каждый о своём.
Эх, бабушка! Добрая и родная! Старческие руки не перестают трудиться целый день и если бы могли, то, наверное, нашли бы занятие и ночью. Больные ноги и суставы, а она улыбается, шутит и снова занята каждодневными делами. Неужели за всю жизнь так и не надоело варить каши и борщи, стирать, убирать в доме, шить, вязать, вытирать мокрые носы малышне и бегать по магазинам?
И как только времени на все у неё хватает? А вечером ещё и сказку перед сном расскажет и каждый раз новую. Люблю её. А тут поссорились. И из-за чего?
И кто бы мог подумать, что камнем преткновения станут старые тапочки?
Тапочки рвались и чинились бессчётное количество раз. И вот совсем порвались. А она дрожащими руками, со слезами на глазах, прижимает их к груди, как великую драгоценность. Ну, взяла я, да и выбросила их в мусорное ведро, а она тапки достать пробует. Не даю! Уговариваю:
- Эх, бабуля! Ну что же ты? Вот новые надень. И тёплые и красивые!
- К ним, - говорит, - привыкать надо. - Красивые, но ещё чужие. Ногу не знают!
- Баб, да ты чего? Тапки как тапки. Специально для тебя выбирала и лёгкие, и тёплые, и чтобы по ноге. А ты говоришь - чужие! - огорчилась я.
- Спасибо, - тихо сказала старушка и потихоньку ушла к себе в комнату.
Ну, что теперь с ней делать? Ведь знаю, что не спит! Вроде бы я ничего плохого не сделала, а чувствую вину. Странно - почему?
"Тапочки. Старенькие уже. Стали часто рваться. Вот залатаю, и ещё поживут. Хорошие - мягкие и удобные. Бегаю в них по дому, словно молодка. А новые? Что новые? К ним ещё привыкнуть надо. То ногу натрут, то скользят, где не надо, то спотыкаются. Нет, я пока ещё в этих побегаю, а те путь постоят", - думала бабушка, ворочаясь за стеной.
Не понять внучке, что новое никогда не заменит старое, поскольку нет в нем еще души. Старая же вещь имеет душу, которая поселится в ней спустя время, порой длиною в целую жизнь. Это же не просто тапки, а настоящий друг больным уставшим ногам.
- Ну, что, бабуля, как тебе новые тапочки? - спрашивает внучка спустя неделю.
- Ничего, внученька, привыкают, - отвечает бабушка.
Слегка вздыхает, вспоминая проигранную битву. А тапочки уже и не трут, и ногу чувствуют, и бегать начинают по дому, как прежние.
Ирина Вартанова
Тебе
Сейчас я сижу на полу в своей комнате, закрыв глаза. Абсолютная темнота… Играет космическая музыка, погружающая меня всё глубже и глубже в подсознание… Меня уносит в безмыслие. Захлёстывает лавина чувств и обостряется интуиция…. К чему бы? Меня уже здесь нет… Вдруг я открываю глаза и вижу за окном непрозрачные бледно-серые облака, плывущие по зимнему ночному небу…. Верхние этажи далёких домов… Окна… В некоторых из них горит бодрящий яркий свет, в других – интимный полумрак, а в третьих – темнота, обычно говорящая об отсутствии жильцов… мне становится тепло ведь среди множества таких окон – твоё окно… Горит ли в нём сейчас свет? Может быть, ты сейчас пьёшь чай или вино, уютно закутавшись в одеало? Или глубоко задумавшись, глядя куда-то вдаль, лежишь на своей кровати, в полумраке дрожащего пламени свечи, в подсвечнике в стиле китайского фонарика, под грустную музыку Гаспаряна? И кто-то жаждет заглянуть в твои глаза…. А может, тебя и вовсе нет дома… ты где-то, или с кем-то… Я закрываю глаза и вспоминаю события, связанные с тобой. Прежние чувства новым потоком захлестнули меня… Я вспоминаю, как наблюдала за тобой, тихо прижавшись к стене, когда ты нежно обнимал её… Я вспоминаю твои грустные глаза, когда ты пытался найти что-то в моих…. Я вспоминаю, как молилась, в полной безысходности и беспомощности перед провидением, отвернувшись от всех, чтобы спрятать слёзы… Как же я тебя любила!… Как я люблю тебя сейчас… Я снова открываю глаза. Ни неба, ни далёких домов… Только дымчатые облака… спрятали нас друг от друга… И одинокое замёрзшее дерево за окном на фоне тяжёлых облаков… - отражение моего леденящего одиночества в оконном стекле…. Я встаю с пола и подхожу к окну. Огни… дома… окна… И где-то там ты… Ничего не исчезло! Значит это просто облака… испугали… Как я остро сейчас чувствую тебя… вижу… ощущаю запах… слышу… ты рядом… Помнишь ли ты обо мне в данный момент? Вряд ли… А впрочем это не важно, ведь я всё равно тебя люблю… просто за то, что ты есть… где-то там…. за пробегающими мимо облаками….
Для надежды граница возможна - Невозможна для веры она.
Ах, какие тёплые истории вы нашли для публикации в этом форуме!..
Отдельное спасибо за моих курочек-пеструшек
Может быть вы уже читали, но смею предложить ещё одну свою историю... У неё не очень маленький формат, но очень хороший конец
Узнаю тебя, красотка...
Из зеркала на неё смотрели знакомые глаза. Чуть припухшие. Как обычно по утрам. И лицо всё то же. Совсем не изменилось. Взъерошенные волосы... Узнаю тебя, красотка,
Взгляд обманчивый и кроткий,
Узнаю твои ресницы,
Словно пёрышки у птицы,
Губки алые и щёчки,
И веснушек милых точки...
Эту песенку, наверное, придумала мама. Мама пела её, когда поправляла причёску или подкрашивалась у зеркала. Теперь эта песенка получила постоянную прописку в голове и всякий раз, стоило подойти к зеркалу, начинала прокручиваться сначала мысленно, а потом обязательно вслух себе под нос.
И сейчас, Зоя не заметила, как напевает: слово вслух, слово - про себя. Веснушек у неё не было. Давно хотелось изменить последнюю строку.
...Со вчерашнего дня прошла целая вечность. Как странно, что ничего не поменялось в лице и фигуре. Если "вчера" было так давно, значит, сегодня она должна стать старше. И вообще... Должны же появиться какие-нибудь признаки? Нет! Не надо ждать этих изменений. Зачем ей нужны какие-то там признаки?
Зоя умела собираться очень быстро. Не прошло и получаса, как она уже поправляла юбку, завязывала на щиколотках серебристые шнурки босоножек.
Они с Никитой покупали эти босоножки прошлой весной. Так долго выбирали. Зоя тогда ещё решила примерить белые туфельки на высоком каблуке. Они были чудесными. О таких свадебных туфлях она мечтала. Никита сразу всё понял и, улыбнувшись, сказал:
- В следующем году будет другая мода.
Следующий год наступил. И уже лето. Но о свадебных туфлях никто не вспомнил.
Зоя выпрямилась и окинула себя взглядом в зеркале. "Узнаю, тебя, красотка..."
Вчерашний день поделил её жизнь на две половинки. А сегодняшняя ночь была такой долгой. Как утомительное ожидание при пересечении границы, когда идут бесконечные оформления документов, проверки багажа... Она проснулась, а, может, и вовсе не засыпала, около пяти часов утра. Решение приняла ещё с вечера, но почему-то думалось, что утром она окажется в своей прошлой жизни: до "вчера". Чуда не произошло. Он молчит с 13.00 вчерашнего дня. Ни единого звонка, ни SMS-ки.
Странно было ощущать себя в комнате, когда знаешь, что теперь ты без него. Прежде, даже если Никита уезжал на свои конференции и симпозиумы, она всё равно была с ним, хоть и не телесно. Он сумел внушить Зое незыблемость их связи. "Врунишка ты, Китёнок. Грош цена нашей связи, когда ещё даже не определившаяся ручонка зародыша сумела её разорвать".
Лично она ничего не имела против этого зародыша. Даже, наверное, была бы счастлива, если бы Никита тоже обрадовался ему. Но он не обрадовался. Он замкнулся в себе и как когда-то в детстве, если не решалась задача, ушёл в другую комнату и долго не выходил оттуда. Только в детстве Зоя терпеливо ждала, пока в дверном проёме появится самодовольное лицо Китёнка, решившего задачу неким необычным способом. Вчера Зоя не стала ждать: встала и ушла, не хлопнув дверью. Она понимала, что ребёнок не входил в планы одарённого молодого математика. А изменить его планы могли лишь глобальные катастрофы. Падение астероида, например, в районе университета. В этом случае, если бы он остался жив, то перекочевал бы со своими тетрадками полностью домой. Только и всего...
Идея избавиться от ребёнка была довольно логичной. Математик бы одобрил. Но он ничего не знал об этой идее. Зоя решила сделать сюрприз.
Она сидела в коридоре в ожидании своей очереди. Перед нею ещё одна дама с ярким лаком на ногтях. Дама совсем не шевелилась, застыв в одной красивой позе, и смотрела беспристрастно на листок санбюллетеня о путях распространения ВИЧ-инфекции. Зоя подумала, что они с Никитой абсолютно застрахованы от этой страшной болезни. Они ведь никогда ни с кем, только друг с другом. Хотя, кто его знает?.. Мысли оборвались.
Во рту какая-то мерзость. Вязкая и отвратительная на вкус. И в голове шумит. "Да что это я? Боюсь, что ли? Чистят под наркозом. Я ничего не почувствую. Я..." Мысль о том, что чувствовать во время чистки может не только она, застучала в висок. Тошнота так близко, что скоро вырвет прямо на коленки дамы с ярким лаком на ногтях.
Из двери в конце коридора выехала каталка, на ней - обмякшее женское тело, и покатилась в другой коридор, сопровождаемая двумя оживлённо щебечущими сестричками. Зоя больше всего боялась, что каталка поедет мимо неё, но обошлось, и голоса сестричек, стук колёс постепенно утихли. Вместе с этой тишиной в голове образовался вакуум, только - "Узнаю, тебя, красотка..." Из оцепенения вывел приятный голос, пригласивший даму с ярким лаком войти. Дама дежурно улыбнулась и скрылась за белоснежной дверью.
...Зою всё же стошнило. Она не сразу поняла, что стошнило уже на улице. Ей не хотелось оставлять там за белоснежной дверью ничего, что принадлежало им с Никитой, и что под оживлённое щебетанье сестричек могла вынуть из неё доктор с приятным голосом. Пусть она теперь без своего Китёнка. Пусть! Она родит себе малыша и назовёт его тоже Никитой.
* * *
Она чистила картошку на кухне и напевала свою песенку, а в коридоре перед зеркалом вертелась маленькая толстушка и картаво, шепеляво лопотала: - Ушнаю тебя, клафотка,
Шгляд обманшивый и клоткий,
Ушнаю твои лефницы,
Шловно пёлушки у птицы,
Губки алые и щёшки,
У моей любимой дошки...
Тогда, три года назад, Никита долго, наверное, ещё сидел в своей комнате. Решал задачу, которую задала ему Зоя. А потом вышел. Она не видела его, поэтому так и не узнала, было ли лицо самодовольным, как обычно. Но он появился на пороге её квартиры вечером того дня, который мог стать последним в жизни "любимой дошки", с коробкой, перевязанной атласной лентой. В коробке лежали белые свадебные туфли на высоком каблуке, а на лице Никиты - незнакомое Зое выражение покровительственного мужского участия.
С того самого дня Китёнок перестал быть влюблённым только в математику. Сейчас у него три возлюбленные, но ВИЧ-инфекция никому из них по-прежнему не грозит...
