Заранее прошу прощения за предлинный рассказ, может быть несколько нудный, может излишний в мелочах, но очень хочется запечатлеть, зафиксировать всё, даже больше, наверное, для себя.
Одна моя далёкая подруга-паломница предупредила о том, что как только невоцерковленные родственники-друзья узнают куда ты едешь (из её собственного опыта, да и моего тоже), сразу кинуться тебя «спасать», поэтому лучше не афишировать. Да и, возможно, на моём пути начнут появляться преграды – в виде обстоятельств и разных мыслей. И мягко порекомендовала не следовать проискам старательных бесов.
Но как не афишировать на свой день рождения? Обманывать? Грех ведь))), да и потеряют.
В общем, я предупредила тех, кто особенно будет переживать за моё отсутствие, что поехала за город, где не будет связи, и сразу же отключилась. Коварная)))
Правда, племяннице, с которой мы находимся в особо доверительных отношениях, я призналась. На что даже от неё (!), обычно совершенно адекватно относящейся к моей воцерковленности, услышала:
- Едешь посуду мыть и молиться? Зачем? Если тебе негде помыть посуду – приходи ко мне.
После этого окончательно решила, что не скажу больше никому ничего вообще, и нечего меня сбивать, итак «шатающуюся»)))
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
В пятницу после работы собрала немного вещей и тронулась в путь в пятом часу вечера. Всё ждала мешающих поездке обстоятельств, но их не было, наоборот все дороги были для меня благоприятно открыты. А вот мысли…
Чем ближе я подъезжала к монастырю. Тем настойчивее слышала в своей голове – ну что ты удумала, да зачем тебе это надо, дома иди потрудись, да помолись, а в храм сходишь в любое удобное время. Но совесть вполголоса настойчиво сопротивлялась.
Как только я подъехала к воротам монастыря, они оказались закрыты. Никогда раньше не были закрыты, а тут – закрыты. «Ну вот и замечательно! - довольно подумала я. - Ну что мне их выбивать что ли? Теперь могу со спокойной совестью разворачиваться обратно». Но совесть моя, наперекор почти принятому решению, сопротивлялась и тихо попискивала, что надо бы и попытаться хотя бы что-нибудь сделать.
Я начала звонить по тем телефонам, которые у меня были. Тишина. Ну вот, думаю, теперь-то точно можно разворачиваться. Стучать некуда (территория огорожена забором), не в забор же? Да и не кричать же, как дурочке, на всю округу. Думаю, ну ладно, раз я в сделке с совестью, посижу ещё чуток в машине, и поеду.
Только села, подъезжает к монастырю такси, выходит оттуда девушка, ломиться в ворота – никого. Ну вот, снова думаю, теперь вообще без сомнений, теперь-то я совсем ни при чем, тут никому не открывают.
Она начала звонить кому-то (срочно нужен был батюшка) – никого. Тут же подъезжает другая машина, распахиваются ворота, и я сразу же распрощалась со всей своей радостью развернуться обратно.
Подхожу:
- Можно с вами?
Мне, радостно:
- Конечно, можно!
Ну всё, теперь-то мне не отвертеться)))
Зашла в храм, немного постояла (монахини читали правила), и тут я увидела мать Стефанию, с которой разговаривала ранее. Она предупреждала меня о том, что должна была уехать, но оказалась на месте. Увидев меня, улыбнулась (я расценила это как «запомнила меня») и отозвала:
- Вы к нам? Приехали?
- Да.
- Побудьте на правиле, как закончится, подойдите к матери Арсении, она Вам всё покажет и назначит послушание.
Вместе с матерью Стефанией была женщина. Я её сразу узнала – моя соседка по лестничной площадке, которая деловито расхаживала с ней по всему монастырю.
Чуть позже, увидев меня, она сказала:
- А вы не моя соседка?
На что я ответила:
- А вы моя)))
Она:
- Мы так молились, чтобы Господь послал нам паломников.
Позже мать Стефания мне рассказала, что это Вера, знают они друг друга очень давно, ещё до её монашества, что муж Веры работает в монастыре экономом, а она неоценимо и бескорыстно помогает.
Очередной раз я убедилась в том наскооооооолько мы не знаем ни беды, ни радости, ни подвижническую деятельность окружающих нас людей. Ни-че-го я не знаю, а пытаюсь сложить какую-то картину о человеке. Ну разве могла я подумать о своей соседке, в квартире которой пару месяцев назад произошло бытовое преступление, у которой меня очень просил полицейский быть понятой, которой я подписывала положительную характеристику на её мужа? А она вон, оказывается, какая)))) Другая…
Вот такое совпадение)))
Мать Стефания. Молодая, хрупкая, маленькая, красивая женщина, в миру я бы сказала на неё – как девочка. И все вопросы в монастыре решает она. Как на своих хрупких плечиках можно всё это нести? Не знаю… Только с Божьей помощью, наверное.
Мать Арсения разместила меня в паломнической комнате, дала постельное белье и, уточнив у матери Стефании, назначила послушание – гладить ворох белья.
Интересно, что постельное белье они складывают по-особенному. Я взяла для примера сложенный выглаженный комплект и начала своё послушание.
Через некоторое время ко мне подошла мать Арсения и сказала, что сейчас будет бить во что-то (забыла как называется), что означает, что через 15 минут начинается трапеза. Она начала бить деревянным молоточком по деревянной палке:
раз-два-три-четыре, раз;
раз-два-три-четыре, раз.
И так много раз, проходя по всему помещению.
Я догладила пододеяльник с простынею и подошла к трапезной. Не понимая что делать, решила наблюдать за всеми и делать как все. Все встали на молитву к своим столам, ну я и попёрлась чуть ли не к игуменскому столу. Мне так ласково показали куда мне отойти и где я буду трапезничать, что до сих пор стыдно на какой стол я замахнулась))). Я ж думала, что как в пионерлагере – кто первый, того и тапки, ан нееет))))
Перед трапезой читается молитва, за стол все садятся после того, как сядет за стол мать Стефания. К моему столу подошла повар Людмила, я рухнула на стул раньше всех и сразу начала наливать себе чай. Замечу, что в 19 часов в монастыре трапезничают только чаем с конфетками, печеньями, сырниками и т.п. Ещё на столе стоят фрукты.
По взгляду Людмилы я поняла, что делаю что-то неправильно. Я одернула руку и стыдливо опустила глаза.
Мать Стефания спокойно сказала (я думаю, специально для меня, другие-то точно знали это правило), что вечерняя трапеза начинается со звонка колокольчика. В трапезной присутствовали мать Стефания, мать Арсения, Люба (певчая, живущая в монастыре), повар Людмила и я.
И вот тут-то мои грязные (по-другому никак это назвать не могу) мысли активизировались. Меня просто захлестнуло примерно следующее: «театр какой-то разыгрывают (прости Господи, даже писать о этом стыдно), колокольчики какие-то, правила, моргнуть нельзя, только по звонку, да с благословения (чем больше пишу, тем стыднее становится), сейчас вообще встану и уеду, глупости сплошные вокруг».
Но я осталась)))) Хотя гордыня пёрла по-черному, до противности к самой себе.
В общем, решила я делать как Люда – жевать, когда Люда жует, пить, когда Люда пьет, вставать, когда Люда встает, сидеть, если Люда сидит.
Мать Стефания прозвонила в колокольчик, и все начали трапезу, во время которой исключены любые праздные разговоры. Говорила только мать Стефания и только назидательно. В этот раз она начала читать книгу Старца Ефрема Филофейского «Моя жизнь со Старцем Иосифом».
Читается книга очень легко, написана с юмором, самокритикой автора. В некоторых местах мы все дружно смеялись))).
Мать Стефания комментировала, приводила похожие примеры по книге из своей монашеской жизни.
Очень много говорила о смирении: «Это путь спасения для монахини, да и для мирянина тоже. Послушание не должно осуждаться, обдумываться и тем более обсуждаться! Для монашеской жизни это беспрекословное следование послушанием настоятельницы, для мирянки – мужа! Это путь спасения. Не рассуждать, ни ковырять, ни допытываться, не искать ответа, не спорить, не доказывать, не обсуждать, а выполнять послушание. А уж ответственность всю на себе берет тот, кто назначает послушание, ответственность послушника – выполнять. Вы спросите: как распознать то, что монахиня впала в прелесть? Легко. Когда у неё возникает даже внутреннее сопротивление, не говоря уже о внешнем. Как только вы это почувствовали, срочно, срочно (!) молитесь и работайте над собой! У нас случаются такие истории. Как-то одна из наших монахинь положила в карман икону Пресвятой Богородицы, никого не слушала, спорила и утверждала, что она всё знает сама и ей помогает в этом Богородица! Вот она погибель души. Берегитесь, остерегайтесь этого. Смирение – единственный наш путь ко спасению. В смирении Господь даёт нам то, о чём даже помыслить невозможно. И помните, вас не должно касаться ни похвала, ни ругательство. Как от похвалы, так и от ругательств очень легко впасть в гордыню. Это благодатная почва для страстей. Ну представьте, нас похвалили или обозвали/обругали. Что мы делаем? Впадаем в гордыню – а вон какая я распрекрасная. Чем это чревато? Подумайте. Или нас ругают? Что мы делаем? Без комментариев, сами всё понимаете. Смиряйтесь».
О книге. У Старца Иосифа был послушник Ефрем, который и является автором книги. Старец за всю жизнь только два раза назвал его по имени, в остальные разы очень неприятными словами. Но делал это с такой любовью, что не передать словами. Парадокс))) Послушания давал самые безумные. Я физически ощущала всё, о чем читали:
…Мы устроили навес из веток, чтобы прикрыть нашу кухню. Но ветер его срывал. Я клал два камня для очага и сверху конфорки, но лишь только начинал дуть ветер — улетали крышки, улетала решетка, и все это летело вниз по склону. Старец кричал: «Эй, дурень! Слышишь, малой, у тебя вещи улетели! Беги скорей за ними!» Где мне их было теперь найти? Я бежал вниз по склону, чтобы собрать крышки и конфорки. О Боже мой!
После трапезы я должен был мыть тарелки. Тарелки были металлические, и мы их мыли во дворе. Зима, холод, дождь, мы замерзали — но посуда должна была быть вымыта. Болен ли ты, грипп ли — надо было выходить на скалы. У нас была старая цистерна, в которой по капле собиралась вода со скалы. В дырку в цистерне мы вставляли трубку и текущей из нее водой, на холоде, на ветру, мыли посуду. Наши руки становились красными от ледяной воды. У нас не было подходящего места, где подогреть воду. Мы жили как первобытные люди, однако Бог нам давал терпение. Господь нас покрывал — и мы не замечали трудностей.
Ох, этот холод! Как было согреться? Ох, Матерь Божия! Я настолько замерзал, что как в то время, так и во все последующие годы моей жизни я от этого переохлаждения мучился болями в спине. И с тех пор до сего дня я страдаю этим, ведь мы совершенно не заботились о своем здоровье.
Я спал на досках и сильно мерз. Спать на них было так жестко, что я с трудом засыпал. От холода я натягивал на себя, чтобы согреться, все, что находил: одеяла, подрясники, старые рясы.
От сильного холода мы стали похожи на стариков: на шее, на головах была намотана шерстяная одежда. Холод! Да и разве можно было согреться в тех келлиях! У нас были устроены печки, но мы их топили очень редко, потому что от тепла нас борол сон. К тому же требовалось много дров, чтобы хорошенько протопить, и после этого они отдавали тепло двадцать четыре часа.
Здесь мать Стефания остановилась и обратилась ко всем: «Да, даже лекарства мы можем принимать только с благословения матушки. Но у нас это благословение действует всегда. Вспомните, как лежала монахиня (и назвала имя, я не запомнила), когда от неё отказались все врачи из-за метастаз в позвоночнике. Вспомните как мы молились и как произошло чудо – она полностью излечилась. Но ей не было дано времени для восстановления, настоятельница сразу подняла её на послушание. И она встала. Слава Богу за всё!»У нас было много лишений и много телесных бедствий. Ухода за телом никакого не было. Если ты порезался, то промывал порез водой или посыпал землей. Мы и не думали увидеть еще когда-нибудь спирт.
А лекарства кто из нас видел? Боже сохрани, если бы Старец увидел лекарство! Это было бы так же, как если бы он увидел яд. Если поранился — ни бинта тебе, ни спирта. Что бы ни случилось, Старец говорил: «Смерть». Ты должен быть готов умереть. Зуб болит? Бок болит? Ты простудился и заболел? Он тебе говорил: «Готовься к иному миру. Умри. Умри, чтобы пойти ко Христу. Разве не для этого мы сюда пришли? Это как дважды два четыре. Мы сюда пришли не для отдыха». И еще говорил: «Мы сюда пришли, чтобы встретить все лицом к лицу».
О враче и не упоминай, иначе Старец тебя убьет. Отрубит голову.
— Врач?! Кто тебе об этом сказал? Если ты хочешь врача, ступай в мир. Здесь такого нет. Ты стал иноком — и хочешь врача?! Чтобы стать монахом, ты должен подписаться под словом «смерть». Если ты готов к смерти — оставайся. Ты готов?
— Готов.
Тогда не проси у меня врача, не проси у меня лечения, не проси у меня ничего. Дважды два — четыре. Либо умираешь, либо уходишь.
Я говорил: «Куда уходить? Куда я пойду?»
Понятно? И в этом великом труде и подвиге таилось сокровище благодати.
А вот на этом месте у нас с Людмилой чуть не случилась истерика:
После последней, очень выразительно прочитанной фразы, была затянувшаяся пауза, мы с Людмилой судорожно сглатывали невольно появившийся рефлекс)))У нас не было воды даже для того, чтобы помыть ноги. «Помыть ноги? Где об этом написано? — говорил Старец. — Если пойдешь на море и притащишь оттуда воду, тогда мой ноги. У нас здесь воды для питья не хватает».
Мы не мыли даже ложки и вилки, которыми ели. Мы просто после еды вытирали их салфеткой и затем в нее их заворачивали. Но поскольку мы не стирали и этих салфеток, они постепенно становились жесткими, как капроновые. Как? Тратить на них воду?! Если бы постирать эту салфетку, получился бы суп.
Еще Старец нас учил, как мыть тарелки. Нужно было, поев, налить в тарелку воды, сполоснуть ее и выпить эту воду. А затем вылизать тарелку. И что бы в ней ни было, рыба или что другое, мы наливали в нее воду и выпивали. Так мы делали, чтобы ничего не выбрасывать. Старец говорил: «Как? Кто-то будет трудиться и таскать воду, чтобы их мыть? Мы это выпьем». И мы все так и делали. И посетители, приходившие к нам, должны были поступать так же.
Пришел как-то один важный банкир. Мы накрыли стол. Начали, как обычно, «мыть» свои тарелки. «Господин, — сказал ему Старец, — давай и ты делай так же». И он это сделал!
Паузу прервала мать Стефания: «А теперь представьте ЧТО терпел Ефрем. Это мы живём в роскоши, ещё и недовольны, и плачемся. Смиряйтесь, сестры, и спасетесь. И помните, что любое наше несогласие, острое восприятие какой-либо ситуации – это гордыня».
Трапеза закончилась молитвой и меня направили к Людмиле – мыть посуду. Горячую воду отключили в монастыре за неуплату в виду большого долга, поэтому мыли посуду в двух чашках: одной, разбавленной горячей водой из чайника, второй - холодной для полоскания. В это время ко мне подошла мать Стефания и сказала:
- Светлана, во время послушания непрерывно читайте Иисусову молитву вполголоса. Вы же пришли за духовной пользой? Значит, читайте и читайте всё время. Спаси Господи!
И я читала, отвлекаясь на редкие реплики Людмилы. Было легко, никакие мысли меня не мучали, всё спорилось и делалось с удовольствием.
Закончив, я пошла доглаживать белье.
В это время подошла мать Арсения что-то быстро погладить. Я спросила у неё что можно заказать в монастыре для маленького двухлетнего сынишки моей подруги, который очень сильно плачет по ночам, постоянно болеет и никакие лекарства и врачи не приносят ему облегчение.
На что она ответила:
- Когда тебе нужна операция, кому ты доверишь её сделать? Хирургу? Или медсестре? А может санитарке? А если у них 40-летний стаж и они тысячу раз ассистировали хирургу, доверишь? Так вот, я – санитарка и позволю себе посоветовать не слушать ни меня, ни тех, кто прислуживает в храме, принимает записки или убирает у подсвечников, и ни прихожан, даже если у них 40-летний стаж воцерковления, а с духовными вопросами идти к только батюшке!
В 11-том часу вечера мать Стефания, произнеся: «Спаси господи!», отправила меня спать, сказав, что подъём для меня в 7 утра, а в 7.30 ждет меня на службе.
Я усвоила, что в монастырях никогда не говорят «спасибо», в монастырях при любом послушании или добром деле говорят: «Спаси, Господи!»
Добравшись до своей паломнической, я переоделась и легла с мыслью поспать. Усталости не чувствовалось. Может мало потрудилась? Да нет, дома же у меня при даже меньшем объеме гудят ноги, отваливается спина и обволакивает леность. А сейчас я бодра. Мне казалось, что если бы не время сна, то я бы догладила всё оставшееся белье и даже прополола бы огород))) Все мои неприятные мысли ушли, было как-то просто и спокойно.
Появилась Людмила, которая соскучилась по людям и на мне буквально оторвалась:
«Приехала я сюда 3 мая. Курила до этого 30 лет, а как только ступила на порог – не курю совсем. Вот приезжали к нам паломники. Одну Ниной зовут. Замужем! О! Это как будто приехала на курорт – она ела и гуляла, заставили её поработать на огороде, так она мне чуть ли его вытоптала, что полила, что не полила, всё переделывать за ней пришлось. Ой, я так ругалась на неё, что даже курить захотелось. Призналась батюшке, а он сказал, что это искушения, не поддавайся.
Приезжала сюда Катя! Не замужем! Ну это как Нина, только приехала будто в пионерский лагерь. Мы так её и называли – Катя как Нина. Говорю ей – ты девственница что ли? Она – да нет. Был у меня мужчина. Ой, ну я выдохнула, ладно думаю, хоть так. Так я злилась на неё – тоже толку никакого.
А потом приехала Ирина. Замужем была! Так эта как будто в пансионат приехала – потрапезничает, таблеток напьется и спать. На третий день я пожаловалась на неё, так мать Стефания отправила её в больницу лечить давление. Ну а чо? Чёртичо!Толку-то ноль!
Ой, а людей я люблю. И чем их больше – тем лучше!
Вчера наш батюшка возил меня в город. Чуть не полысела от страха. Едет на своем миниавтобусе 140 км в час, и давай соревноваться с девушкой, то он её обгонит, то она его. Ещё просит меня посмотреть отстала она или нет, а там ничего не видно, стекла тёмные, и страшно, аж жуть, я двумя руками схватилась на поручни, глаза закрыла – не помогает, всё равно страааашно! А он ещё и посмотреть просит. Ну как тут не полысеешь (я не путаю, именно полысеешь, а не поседеешь)? «Не, - говорю, - Вы как хотите, я на это смотреть не могу!» А сама зажмурилась ещё сильнее».
Ну и ещё много разных подробностей. Вообще, Людмила довольно доброжелательная и открытая. Она не только любит народ, она любит его кормить))) И вкусно кормить, в этом я убедилась лично.
Для Людмилы стук ложек по тарелкам – милее и краше звона колоколов. На следующий день я наблюдала как она сидит, опиревши подбородок рукой и, трепетно, вздыхая на стук ложек, приговаривала: «Господи, так и слушала бы, и слушала бы как ложками стучат». И постоянно расстраивалась, если что-то не доедали: «Ну что же такое, не доели?!»
Вообще, спит Людмила не больше трех-четырех часов в сутки. Больше только если есть паломники. До двух часов, а бывает и позже, жарит-парит для утренней трапезы, чистит овощи. Подъем у неё в 6 часов. К тому же, занимается огородом. Рассказывает об укропе, да кабачках как о детях - с любовью))) Очень расстраивается, когда на её огородные растения нападает какая-нибудь саранча. Начинает обрабатывать всеми доступными способами, пересаживает, а когда приезжают замужние/не замужние (почему-то для неё сей факт первостепенен) паломники и выпалывают ей побеги моркови, вместо травы, тогда вообще туши свет.
Когда нет помощников – я не понимаю, как она всё успевает?
Мы с ней подружились)))
Так закончился мой первый день.
